Буквы на проекционном экране выстраивались неуклюже и будто посмеивались над ней.
«Это настолько беспомощно, что даже смешно».
Она смахнула проекцию и устало откинулась на спину. Полина обещала биологице непременно переписать эссе до двадцать второго октября – а двадцать третьего знакомая Карповой из комиссии Битвы Школ обещала посмотреть на эссе одним глазком.
Но двадцать второе все не наступало, и Полинино вдохновение тоже словно испарилось. Глаза слипались: отец опять полночи говорил по видеосвязи (как потом выяснилось – со своим не пойми откуда взявшимся духовником), мешая ей спать. Полина из-за стены, конечно, не уловила сути разговора, но визгливые причитания своего отца и низкий бубнеж другого отца – святого – она различала прекрасно.
Григорий завязал с алкоголем уже две недели как, и, казалось, это должно было ее обрадовать, но стало только хуже. Трезвый отец во много раз дотошнее искал, к чему бы придраться – к беспорядку в комнате, к ее внешнему виду или к пустому холодильнику. Он просто жаждал выместить на ком-то свою посталкогольную ярость – наверное, поэтому и ударился в веру, чтобы эта ярость стала еще и праведной.
Он теперь молился по утрам и вечерам, громко и полушепотом, подолгу занимая угол их маленькой гостиной. Отец стоял на коленях в лучах проектора, глядя в пустой угол без икон, и его сутулая фигура в синих тренировочных штанах расцвечивалась стерильными видами природы: горные ландшафты, озера, океанские побережья, сады с тяжелыми красными яблоками на дрожащих ветвях, морские глубины с подпрыгивающими в них желтыми морскими коньками. Заставки с проектора, который находился в этот момент в режиме ожидания (то есть отдыха от бесконечных стримов и новостей), придавали фигуре Григория какой-то потусторонний, мистический флер. И Полина, проходя мимо гостиной и слыша, как он – нет, не просит – требует чего-то у Творца, – еще больше ускоряла шаг.
В школе унылой жвачкой тянулась первая четверть. До контрольных пока было далеко, к Битве готовились всерьез только она да еще пара учеников из младших классов, и потому Полина все чаще стала задерживаться после уроков в одиночестве – до глубокой чернильной темноты за окном.
Агата то и дело осторожно напоминала ей про Козорезова и его «политический клуб» – и обещание Полины «подумать». Но Полина продолжала уворачиваться от этих разговоров.
Наконец отчаявшаяся Агата не нашла ничего лучше, чем под предлогом совместного выполнения домашки заманить Полину к себе домой. В тот вечер родители Агаты были на даче, и у нее дома собрались все «Новые технократы», которые посвятили Полину в свой гениальный план. Он состоял в том, чтобы Максимовой, как самой умной из них, дали визу в Москву по статье «интеллектуальное преследование». На человеческом языке это означало, что государство признает, что Полину преследуют в школе за ее высокий интеллект, и учиться дальше она может только в заведении уровнем повыше, с людьми повоспитаннее – а именно, в Москве. Все остальные «козорезовцы» должны были стать «депенденсами» по ее визе – разрешалось взять с собой в мегаполис до пяти человек.
Проблема заключалась только в том, что в реальности Полину в школе никто не преследовал.
– Это ничего, Максимова, это мы тебе с нашим клубом обеспечим. Пойдешь как потерпевшая по политической статье, не только по интеллектуальной, чтоб уж наверняка! – жизнерадостно хохотнул Козорезов, устраиваясь по-турецки на ковре в Агатиной спальне и натягивая на глаза VR-очки.
– В этом я не сомневаюсь, – скривилась Полина. – А как вы планируете стать потом моими «депенденсами», если собираетесь меня преследовать?
– Да этого никто не проверяет, блин! Всем плевать! Главное, тебе визу получить, а все остальное – дело техники. Марат обещал. Он свое дело знает.
Полину удивило наличие такой прорехи в законодательстве, но она быстро засунула эту мысль подальше.
– А чем вы заниматься будете в Москве-то? Я даже себе еще универ не смотрела. Совершенно не понимаю, что там делать без денег и связей.
– Разберемся, – ответил Зоркий, внимательно глядя на нее. Он сидел на диване, слегка возвышаясь над троицей: Агата принесла тарелку с вафельными трубочками и угощала ими всех; Козорезов рассыпал сухой табак по тонким полоскам папиросной бумаги, а Полина втягивала через соломинку мутную коричневую газировку из стакана.
Марат, таинственный «человек из Москвы», которого Козорезов анонсировал ребятам еще с месяц назад, никогда не звонил сам, не включал камеру и обычно общался не больше десяти минут. Сегодня он впервые согласился встретиться в «Метаверс» – и поэтому «Новые технократы» изрядно волновались.
Зоркий был уверен, что Марат – кто-то вроде полулегального иммиграционного адвоката или оппозиционера непонятно из какой партии, и эта версия, с одной стороны, всех успокаивала, а с другой – рождала еще больше вопросов.
– Зачем ему устраивать весь этот цирк с подпольной группировкой, создавать какие-то фейковые организации в отдельно взятой школе – столько усилий ради какой-то визы? – Полина не могла понять, в чем для Марата выгода помогать им.