– Обедать в кафе пойдешь?
Не замечаю, как стрелка настенных часов доползает к двум, и вздрагиваю, стоит Лебедеву снова оказаться в поле моего зрения. Без пиджака, в рубашке с закатанными рукавами он заполняет собой все пространство и рассматривает меня так пристально, что перехватывает дыхание.
Со мной что-то не так? Тушь потекла и прочертила черные дорожки на щеках?
С трудом удерживаюсь от того, чтобы не достать зеркальце и не проверить предположение, и выталкиваю короткое нейтральное.
– Нет.
– Превосходно. Значит, поедим здесь.
Только сейчас обнаруживаю здоровый бумажный пакет у Никиты в руках и с толикой любопытства наблюдаю за тем, как он сдвигает в сторону монитор моего компьютера, убирает папки в стоящий за моей спиной шкаф и возвращается, чтобы выложить на стол контейнеры с солянкой, пюре, куриными отбивными и салатом.
– Проголодалась?
– Нет.
Кривлю душой из вредности, но мой желудок тут же меня подводит. Громко урчит при виде всего этого великолепия и не оставляет шанса отказаться.
– Проголодалась.
Ухмыляясь, делает правильный вывод Лебедев и размещается в кресле напротив. Распаковывает свою порцию, пока я скольжу оценивающим взглядом по его переносице, и вообще ведет себя так, как будто мы с ним не спорили на повышенных тонах каких-то пару часов назад.
И эта его непрошибаемая уверенность бесит и восхищает одновременно. Он совершенно точно не допускает мысли, что я могу выставить его в коридор или вылить ему на голову солянку.
Солянку, кстати, жалко. Она пахнет так одуряюще и дымится так аппетитно, что я подтягиваю тарелку к себе, кладу туда сметану и опускаю пару долек лимона.
– Божественно, правда?
– Правда, спасибо.
Благодарю Никиту, вспоминая об обычно присущей мне вежливости, и за несколько минут расправляюсь с первым блюдом. Промокаю губы салфеткой, отправляю пустой контейнер в урну и удивленно смотрю на Лебедевский телефон, скользящий ко мне по столешнице.
– Я заблокировал Дарью. Ты довольна?
– Не обязательно мне показывать.
Отнекиваюсь, а сама кошусь на разблокированный Никитой экран. Тугой комок, пульсировавший за грудиной, рассасывается. Иголки больше не колют кожу, и ревность больше не выжигает кислотой нутро.
ebooksa