– Я просто хотел помочь.
Кивком указываю на полупустую миску с картофелем и курицей в моих руках. Сглатываю.
Пальцы Киры накрывают мои. Подрагивают. Это она хваталась за меня, чтобы не упасть, и теперь не может их разомкнуть.
Смотрит расфокусировано. А у меня от этого невинного контакта башню сшибает. Дурь по венам летит. Толкает вперед – к припухлым алым губам, которые хочется смять.
В последнюю секунду отстраняюсь. Или это Кира отстраняется? Выцарапывает пиалу из моих ладоней, отдаляется. Перекладывает еду в небольшой контейнер, защелкивает крышку, выразительно прокашливается.
– Еще раз спасибо, что съездил со мной в больницу.
– Гонишь, понимаю. Не дурак.
– Хочу проверить, как там Митя.
Не обманываюсь. Читаю между строк подлинный смысл сказанного и напоследок ощупываю Ильину долгим пронзительным взглядом. Сличаю ее с сыном, свои черты подставляю, крепну в проклевывающемся буйным ростком подозрении.
Но точки над i пока расставлять не решаюсь. Мне нужно остыть. Разложить все по полочкам. Переварить. Не то разнесу все на атомы и здесь, в этой уютной квартирке. И у себя, в набившем оскомину пентхаусе.
Да и Кире нужно заняться сыном. Нашим с ней сыном…
– Завтра в офисе можешь не появляться. Будешь работать дистанционно.
Высекаю прохладно, а у самого под кожей течет кипящая лава. Снова поступаюсь убеждениями. Любую другую погнал бы на важные переговоры, что бы ни происходило у той в жизни, а Ильину не могу. Хапаю порцию раскаленного кислорода, от которого распирает грудную клетку, и получаю лихорадочное.
– Хорошо! Я не подведу.
Киваю. Обозначаю, что у меня нет и тени сомнений. Обуваюсь. Выскальзываю за дверь гостеприимного жилища. Что-то важное там, внутри оставляю. По крайней мере, сердце бешено тарахтит и совершает немыслимые кульбиты, норовя выпрыгнуть наружу и замереть на аккуратном чистом коврике с надписью «добро пожаловать».
Но я ему не позволяю. Заталкиваю в клетку и запираю на замок, пока покидаю жилой комплекс. Но полностью взять все процессы под контроль не получается.
Так что я веду автомобиль в какой-то прострации. Пару раз даже заруливаю в парковочный карман, чтобы перевести дыхание и вернуть резкость вдруг севшему зрению. А, приехав в родительский дом, надолго запираюсь в ванной, подставляя закаменевшую шею под ледяные струи.
Остужаю воспаленный мозг – а на деле просто растягиваю минуты уединения. Стараюсь не думать об упущенных возможностях, но безысходность все равно нагребает. Семь лет Митя рос без отца. Семь лет я жил без сына.
Гнался за призрачными иллюзиями. Вертелся, как белка в колесе. Мчался куда-то и не догадывался, что безнадежно опоздал.
– Сынок, у тебя все в порядке? Выглядишь неважно.