По глазам Шошенского было заметно, что грамотно вставленные в речь слова произвели на него впечатление. Макарыч начал задавать осторожные вопросы.
— Нож точно был?
— Был, был, — поддержал Иннокентия Петр. — При мне милиция его подобрала. Аккуратно положили в кулек.
— Никто в руки не брал?
— Мы же не дураки, Макарыч.
— Дураки и есть! — жестко ответил Шошенский. — Ты почему не проследил, куда этот засранец рванул?
— Так мы…
— Сейчас разгребай за вами. Эх, молодежь, вы еще жизни не видели. Свисток вам зачем дан?
Внезапно до Иннокентия дошло, что молодые годы мастера как раз пришлись на время сталинских репрессий и войны. Точно, им до его ума далеко. Упавшим голосом он спросил:
— Что делать будем?
— Снимать штаны и бегать! — затем Шошенский успокоился, и поворачивая к больнице, заявил. — Следователь правильно посоветовал, хоть и шел на осознанное нарушение. Тебе надо снять побои. Если у того урода отпечатки на ноже есть, то у тебя лишь будет превышение пределов самообороны. Да и девушка показания даст. Так что прорвемся. Все, приехали, пошли.
— Василий Макарович, вот я что-то не догоняю. Если это маньяк, то почему все-таки меня мурыжат?
Их и в самом деле приняли первыми и долго не задержали. Сказали, что бумагу в милицию пришлют они сами, или те заедут за ней. Троица вышла на свежий воздух и остановилась в тенечке.
— Что ты все заладил маньяк, маньяк. Нет в Советском Союзе маньяков!
— Да я же его глаза видел. Потому и действовал жестко. Ему свидетели живыми были не нужны. Неужели в газетах ничего не писали?
Шошенский и Нечаев переглянулись. Первый обронил:
— Да рассказывали, что в области находят трупы женщин. Но у нас в районе ничего не было.
— Гастролер, значит.
— Кеша, ты откуда таких словечек набрался?
— Читаю нынче много. Время появилось.