— Позвольте представиться, Стриженов Владимир Антонович. Гонщик, механик, инженер и предприниматель.
Князь поднялся тяжело, опираясь на палку, так что мне даже стало немного стыдно.
— Князь Тенишев Федор Васильевич. Регалии свои, уж извини, перечислять не стану — мне столько не выстоять.
И улыбнулся. Хорошо улыбнулся, по-доброму.
— Ну а раз познакомились, надо выпить, да не чаю.
Опустившись в кресло, он дернул шнурок, и в кабинет вошла Марфа.
— Чего изволите, ваше сиятельство?
— Ты, Марфа в погреб ступай, да принеси кувшин вина. Из той самой бочки.
— Так в ней совсем уже немного осталось!
— Ничего, повод у меня нынче имеется. Не каждый день жизнь настолько переворачивается.
Пока Марфа ходила, мы успели допить чай, а я, в дополнение, с удовольствием прикончил пару пышных свежих булок с маслом.
— Ну что, Владимир, — сказал князь, поднимаясь. — Ты извини, я по-родственному и на правах старшего буду на «ты» обращаться.
Я согласно кивнул и тоже поднялся.
— Я уже привык, — продолжил старик, — считать себя последним Тенишевым. И сознание этого повергало меня в отчаянье. Не знаю, насколько ты осведомлен о судьбе своей прабабки, но все могло сложиться иначе. Отец мой, твой прапрадед, который погубил собственную внучку в угоду своим амбициям, перед смертью сожалел о том до крайности. Наверное, это понимание и свело его в могилу раньше срока. Но изменить содеянное было уже невозможно. Детей у меня больше не было, и род Тенишевых должен был на мне пресечься. Поверь, это очень больно — понимать, что всё то, что ты создавал на протяжении всей своей жизни, пойдет прахом. Нет, наследники найдутся. Есть еще три ветви рода Тенишевых, они будут рады прибрать к рукам все, что имеет хоть малейшую ценность. Но сегодня у меня праздник. Надежные люди проверили все бумаги, все церковные записи, и твои слова подтвердились полностью. Теперь я не просто уверен, я знаю, что у рода Тенишевых есть будущее. И выпить я хочу именно за это: за то, чтобы Тенишевы продолжались в веках, чтобы в памяти грядущих поколений оставались славные дела моих потомков.
Вино было замечательным. Довольно крепкое, ароматное, с богатым букетом, оно мягким хмелем обволакивало разум. После него уже не хотелось никаких серьезных дел. Душа просила лишь веселья и радости. Тем более, что повод был и вправду подходящий. Я примерил на себя рассказ деда. Ну да, отчаянье — это самая лёгкая эмоция, из тех, что приходили на ум. Тем сильнее было понимание того, насколько сейчас князь счастлив. Хотя, надо признать, прячет он свои чувства весьма умело.
От повторения тоста я отказался. Был бы на «Молнии» — еще куда ни шло, а на мотоцикле лучше не злоупотреблять.
— Федор Васильевич, сегодня серьезных разговоров уже не получится. И мне, и вам нужно свыкнуться с мыслью о наступивших переменах. Так что давайте распрощаемся на время. Я же обещаю приехать к вам через пару-тройку дней. Просто для того, чтобы поговорить обо всём на свете, и рассказать друг другу о том, о чем рассказать хочется. К тому же у меня имеются дела, да и у вас они, кажется, появились, в холодной дожидаются.
Дед поморщился, но, поразмыслив, согласился:
— Ладно, езжай. Но через три дня чтобы непременно был!
И неожиданно подмигнул: