– И долго ты еще так будешь?
Конечно, мама права. Я знаю это. Головой понимаю, но чувства сдержать не могу.
– Отстань!
– Это же годовщина смерти Мари. Ты ведь ни на похоронах не была, ни на могилу ее не ходила.
Знаю. Я все это знаю. Я бы и сама хотела сходить. Я хочу, чтобы это все кончилось. Хочу извиниться перед ней, хотя бы на ее могиле.
Но я ничего не могу сделать.
– Уходи!
Я, напирая всем телом, выгнала маму из комнаты. С громким стуком захлопнула дверь. Печенька вся сжалась.
За дверью мама еще что-то говорила, но я ее не слышала, а кричала что-то нечленораздельное.
Наконец я услышала, как мама спускается по лестнице. Ее шаги звучали устало.
Меня переполняли слезы: они текли не переставая.
О том, что случилось с телом Аои, я узнала и от Черныша, и от нее самой.
– Я не могу ни на могилу Мари сходить, ни домой к ней пойти. Я никак не могу выйти на улицу, – говорила Аои, плача.
Оказывается, она не выходит не потому, что ей хорошо в комнате. Она не может выйти. Наверное, ужасно тяжело все время находиться в одном месте – каким бы уютным и приятным оно ни было.
Аои долго плакала на кровати. Я пыталась ее как-то утешить, но она закрылась в себе.
Услышав крики ворон, похожие на треск разрываемой ткани, Аои съежилась.
Вороны спустились на балкон. Одна, две, много.
Я сразу поняла, о чем они кричат.
Они наверняка собирались съесть Аои, если она умрет.
Вот оно что, значит, в этом мире есть кто-то слабее меня.