Теперь, когда все было улажено, бессонная ночь давала о себе знать. Добравшись до дома, комиссар открыл входную дверь и сразу почувствовал, что ноги подкашиваются от усталости.
Все мускулы в теле просили об отдыхе.
Из последних сил он добрался до спальни, прямо в одежде рухнул на кровать и сразу провалился в тяжелый, глубокий сон.
Он проснулся около восьми утра – выходило, что проспал не меньше двенадцати часов. Чувствовал себя отдохнувшим и ужасно голодным. Интересно, когда он в последний раз нормально ел? Он открыл холодильник, и сердце у него сжалось. Шаром покати. Ни оливок, ни сардин, ни кусочка сыра. Почему Аделина не… Почему Аделина… Адели…
Он сразу вспомнил все.
И подумал, что, вероятно, потерял память за компанию с Фацио. Говорят, свет правды дарует спасение и согревает. Но свет правды, открывшейся Монтальбано, исходил из пустого холодильника, и это была погибель, а не спасение. Монтальбано замер, превратившись на мгновение в ледяную глыбу.
О господи, Ливия! Как он мог забыть?! Черт, черт, черт!
Он позвал ее, не смея сделать ни шагу. Голос его походил на кошачье мяуканье.
– Ливия!
Нет, бесполезно. Ее нет. С трудом оттаяв, он вернулся в спальню и огляделся по сторонам. Никаких следов пребывания Ливии, словно она и не приезжала из Боккадассе. Он прошел в столовую.
На столе лежало письмо.
Прощальное, конечно. Окончательный разрыв, ничего невозможно изменить. Как он мог? Так поступить с ней… Прежде чем прочитать эти горькие строки, нужно было привести себя в порядок, набраться сил, чтобы услышать то, что он несомненно заслуживал. Он разделся, бросил грязную одежду в корзину, принял душ, побрился, переоделся, сварил себе кофе, выпил одну за другой три чашки и позвонил в больницу, чтобы поговорить с синьорой Фацио.
– Какие новости?
– Его будут оперировать, синьор комиссар.
– Почему?
– У него гематома мозга.
– Из-за ранения?
– Доктор говорит, не исключено, что он упал и ударился головой уже после ранения.
– Когда операция?
– Точно не знаю. Сегодня утром.