— Я следил за вами, — заявил он. — То есть за подъездом. Долго вы расставались. Думал, уже все. Спеклась. А ты молодец. Окна не зажглись, значит в квартиру не пустила. Помучай его как следует и отшей. Пусть знает наших.
— Наш девиз непобедим: возбудим и не дадим, — пробормотала я невесть откуда взявшийся дурацкий стишок.
— Вот, хорошая стратегия, — наставил на меня Никитос указательный палец.
Я вздохнула.
— Чай будешь?
— Буду.
— А потом — домой. Я Юле позвоню, скажу, что ты у меня.
— Я уже взрослый, — выпрямился Никитос. — Нечего меня опекать.
— Вот и я взрослая, прикинь? На десять лет взрослее. А вы все опекаете, носитесь, следите, поучаете.
— Он же фанфарон из дутого стекла. Чуть тронь — рассыплется. Внутрь загляни — пустота. Разве что внешне хорош. Ну ты ж должна понимать!
— Он человек, — покачала я головой. — Не без грехов, конечно же, но я уверена: ты ошибаешься.
— Ой, да как все бабы, ты ищешь и находишь в нем то, чего нет и не было в помине!
— Вот смотри, — сказала я, расставляя чашки, доставая заварник и выгружая из холодильника сыр, колбасу, остатки холодного мяса и консервацию: Никита, как и большинство подростков, всегда хотел есть, — то же самое можно сказать и о тебе: ненадежный, психованный, проблемный. Вечно лезет в драки. Дочь моя, с этим мальчиком не дружи!
Никита на миг завис, а затем гневно сверкнул глазами.
— Это видимая часть айсберга, — сделала я вид, что не заметила его реакции. Он очень болезненно реагировал на несправедливость. — То, что видят все. А все видят, что этот Васильев — ненадежный парень, постоянно во всякие истории влипает, то ему фингал навесят, то он кому-то присветит. Что из него, уголовника, вырастет?
— Ну ты не сравнивай! — вспылил Никитос. — Я не он! Я своих детей никогда не брошу!
— А если знать не будешь? Если девочка твоя не скажет тебе, что забеременела? Уедет в другой город, выйдет замуж за другого. Мало ли. Поругаетесь и разбежитесь. Вот и получится: вроде бы виноват, а вроде бы и нет. Не знаю, как другие, а я бы тебя оправдывала. И не считала, что ты сволочь, гад, тварь.
Никита дышал так, что, наверное, соседи слышали его надсадное дыхание.
— Эта история коснулась тебя непосредственно. Зацепила не краем, а вогнала штырь в самое сердце. Я тебя понимаю. И боль твою чувствую. Все непросто. И Олег виноват. В чем честно признался. Но жизнь по нотам не разложить, на калькуляторе не просчитать. И даже если просчитать, всегда может ошибка закрасться. Даже в самых крутых компьютерах сбои бывают. Нет ничего стопроцентно надежного, чтобы без ошибок.
— Все равно я его ненавижу! — выплюнул он зло. — И не собираюсь любить и понимать!