Медвежий угол

– КАК, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ТЫ МОГ ТАК НАЖРАТЬСЯ ЗА НЕДЕЛЮ ДО ФИНАЛА?!

Проще говорить о причине, чем о самой проблеме. Для отца, работающего с цифрами, математика предлагала более приемлемую модель: если бы Х не поступил определенным образом, Y никогда бы не произошло. Если бы Кевин не устроил вечеринку, нарушив данное родителям обещание, если бы он не пил, если бы не повел девушку в свою комнату, этой проблемы у них бы не возникло.

Но теперь у отца не было выбора. Нельзя, чтобы кто-то распространял ложь о его сыне, нельзя допустить, чтобы кто-то нападал на его семью. До того момента, когда в дело вмешалась полиция, когда они на глазах у всего города выдернули Кевина из автобуса, когда начали звонить журналисты из местной газеты, еще оставалась возможность решить дело мирно. Но теперь слишком поздно. Они перешли границу.

У отца есть предприятие, которое носит его имя, и, запятнав имя, они сломают жизнь всей семье. Он не мог позволить им победить, более того, он не мог позволить им существовать, поэтому просто навредить им мало. Он будет преследовать их с любым оружием, которое попадется ему под руку.

В этом доме никто больше не думал о том, что правильно, а что нет. Теперь здесь думали только о выживании.

Давид и Кевин все еще сидели на кровати, когда отец открыл дверь. Стоя перед ними, усталый и бледный, он ровным голосом объяснял:

– Я понимаю, что вы сейчас думаете только о хоккее, но, если вы хотите, чтобы в следующем сезоне тебе, Давид, было, кого тренировать, а тебе, Кевин, где играть, вы должны внимательно меня выслушать. Либо в клубе остается Петер Андерсон, либо вы – третьего не дано. Его дочь врет, у нее может быть на это сотня причин. Может, она переспала с тобой, потому что влюбилась, а поняв, что ее любовь безответна, выдумала это изнасилование. Может, ее отец прознал, что она переспала с тобой, и взбесился, и ей пришлось соврать, чтобы выглядеть невинной доченькой своих родителей. Кто знает. Девчонки в пятнадцать лет ведут себя непредсказуемо…

Давид и Кевин молча смотрели в пол. Они оба помнили, как Кевина звали играть во все крупные клубы, но он отказывался, потому что ему было страшно и он не хотел уезжать из дома и расставаться с Беньи. Тогда Давид уговорил отца оставить его в Бьорнстаде. Обещал, что мальчик будет развиваться тут ничуть не хуже, что он рано попадет во взрослую команду и достигнет еще больших успехов, став профессионалом. Отец согласился, потому что взрослую команду должен был взять Давид, а еще это решение добавляло популярности его предприятию в коммуне. Кевин был парнем из Бьорнстада, его отец – мужиком из Бьорнстада, все это правильно. Отец вложил в него много денег. И вот теперь он указал на Кевина и серьезно проговорил:

– Все, игры кончились. Петер Андерсон выжидал целую неделю, потому что хотел, чтобы полиция ссадила тебя с этого автобуса. Он хотел, чтобы это видели все. Так что теперь либо он вытурит нас из клуба, либо мы все вместе вытурим его. Третьего не дано. Он объявил нам войну.

Давид молчал, он думал только о своей работе. О своей команде. О том, сколько часов они провели вместе. И никак не мог избавиться от одного-единственного воспоминания: как Петер стоял на парковке, когда полиция подъехала к автобусу. Стоял и ждал. Отец Кевина прав. Петер хотел увидеть это своими глазами.

Кевин открыл рот, не поднимая головы, он заговорил, и на пол закапали слезы и сопли:

– Кто-то должен поговорить с Аматом. Он… я ничего не сделал… вы же знаете, что я не виноват… но Амат мог подумать… он вошел в комнату, когда мы… она просто ИСПУГАЛАСЬ, понимаете? Она убежала, но Амат, наверно, подумал… ну понимаете.

Давид не поднимал глаз, потому что не хотел видеть, как смотрит на него отец Кевина.

38

Нет ничего труднее, чем признать собственное лицемерие.

Амат шел то по обочине, то по засыпанному снегом кювету, он замерз и промок, но голова отключилась гораздо раньше, чем окоченели ноги. На полпути между Хедом и Бьорнстадом мимо проехал старый «сааб» и остановился в десяти метрах перед ним. Его ждали, Амат шел медленно, впереди сидели два парня лет двадцати пяти – тридцати. Черные куртки, выжидающие взгляды. Он знал, кто это. Но не знал, что опаснее – смотреть им в глаза или отвести взгляд.

Несколько месяцев назад местная газета взяла интервью у одного игрока перед встречей его команды с основной командой бьорнстадского клуба. Игрок был с юга, почем ему было знать, – и когда журналист спросил, не пугают ли его слухи о «Группировке», лихих болельщиках из Бьорнстада, он сказал, что ему нет никакого дела до «горстки лесных гангстеров из вымершей деревни».

На следующий день автобус с его командой ехал по лесу, когда дорогу перегородили черные минивэны. Из-за деревьев вышли люди в масках и черных куртках, человек тридцать-сорок, вооруженных увесистыми сучьями. Они постояли минут десять, покуда команда мысленно готовилась к тому, что они разобьют дверь и ворвутся в автобус, но ничего не произошло. Лес так же внезапно поглотил их, машины освободили дорогу, и автобус мог ехать дальше.

Игрок, дававший интервью газете, задыхаясь, спросил тогда старшего товарища по команде: «Почему они ничего не сделали?» А тот ответил: «Они просто представились. Хотят, чтобы ты прикинул, что они могут сделать, когда наш автобус поедет обратно».

Тот матч «Бьорнстад» продул, но хоккеист, дававший интервью, играл из рук вон плохо. А вернувшись домой, обнаружил, что здесь уже кто-то побывал – разбил стекла его машины, запихнул в салон ветки и листья и поджег.