Медвежий угол

22
18
20
22
24
26
28
30

Группа девушек постарше, – Ана видела их на кухне у Кевина, – направилась к Мае. Сперва казалось, будто Маи для них вообще не существует, потом – будто кроме нее для них не существует никого. Одна подошла ближе со стаканом в руке, остальные стеной загородили Маю от окружающих, так что потом, когда учителя будут спрашивать, все смогут сказать, что «к сожалению, ничего не видели», хотя на самом деле видели всё.

– Да кому ты нужна, чтобы тебя еще и насиловать, поганая шлюшка…

Молоко стекало по волосам Маи, капало на лицо и на свитер. Стакан, которым девица швырнула ей в голову, остался цел, голова – тоже. За крошечную долю секунды Мая увидела страх в глазах нападавшей: вдруг она переборщила – вдруг пойдет кровь, и Мая упадет? Но Мая толстокожая. Поэтому глаза хищницы снова наполнились презрением. Словно жертва больше не человек.

Это видели все, но не видел никто. В столовой было шумно и в то же время странно тихо. Хихиканье отдавалась у Маи в ушах глухим воем. Она все сидела не шевелясь, чувствуя, как боль пульсирует в брови, во лбу, потом медленно вытерла лицо несколькими маленькими салфетками, что лежали у нее на подносе. Салфетки быстро кончились. Она не смела оглянуться на другие столики, но вдруг кто-то положил рядом толстую стопку. Другая рука, уже почти такая же большая, как ее собственная, вытирала стол. Мая подняла глаза и умоляюще замотала головой.

– Если ты тут сядешь, тебе самому не поздоровится… – шепнула она.

– Я знаю, – ответил Лео.

Младший брат сел рядом и начал есть. Словно не чувствуя бесчисленных взглядов.

– Но почему? – спросила старшая сестра.

Лео посмотрел на нее глазами их матери.

– Потому что мы с тобой не такие, как они. Мы не медведи из Бьорнстада.

37

Почти все рассуждения о том, как ведут себя люди по отношению друг к другу, рано или поздно приходят к тезису о «человеческой природе». Учителям биологии непросто объяснять детям, мол, с одной стороны, наш вид выжил благодаря тому, что мы держались вместе и сотрудничали, а с другой – человечество развивается благодаря сильнейшим индивидам, которые всегда жируют за счет других. Так что в конце концов все сводится к спору о границах: до каких пределов допустим эгоизм и в какой мере мы обязаны заботиться друг о друге.

Кто-то непременно произнесет слова «человечность» или «гуманизм». Но это только слова. Потому что в ответ всегда скажут: «Представь себе тонущий корабль», потому что это – наглядный образ. «Представь себе горящий дом». Против этого трудно спорить. Ведь если заострить вопрос – кого ты спасешь, если спасти можно только одного человека? Кого вытащишь из ледяной воды, зная, что все в шлюпке не поместятся?

Близких. Мы всегда начинаем с семьи, уговаривала себя она. Ей было холодно, она включила на максимум все батареи, надела на себя все, что можно, но все равно ее трясло. Она ходила из комнаты в комнату. Убрала у Кевина, выбросила все простыни и наволочки, выкинула все майки и джинсы из корзины с грязным бельем в контейнеры для сбора одежды как можно дальше от дома. Пропылесосила пол, собрала все возможные пуговицы от кофточек и спустила в унитаз все возможные остатки марихуаны.

Потому что она его мать. А первыми мы спасаем своих.

Когда пришли полицейские, она встретила их расправив плечи. Адвокаты говорили, что можно было возражать, тянуть время, осложнять работу следователей, что результаты обыска и экспертизы можно оспорить, поскольку заявление поступило спустя целую неделю после предполагаемого преступления. Но мать настаивала, чтобы полицейские вошли. Повторяла раз за разом, что их семье нечего скрывать, сама толком не понимая, кого она пытается в этом убедить – других или саму себя. Она никак не может согреться. Но она его мать. Так кого ей спасать в первую очередь?

Отец сидел на кухне, ставшей сейчас командным пунктом. Он кому-то звонил, в дом приходили все новые и новые мужчины. Все очень понимающие, участливые, разгневанные. Задетые за живое. Вынужденные обороняться. Готовые к войне – не потому, что выбрали ее сами: им кажется, у них просто нет выбора. Громче всех выступал друг его детства, Марио Лит:

– Знаете что? Родители этой девчонки могли прийти и поговорить с нами по-свойски. Без лишнего шума, не вынося сор из избы. Но нет, они ждали целую неделю, до самого финала, чтобы посильнее НАСОЛИТЬ нам! Если все это правда, почему они не пошли в полицию сразу? Зачем было ждать неделю? А? Сказать вам зачем? Потому что кому-то в этом городе не дает покоя зависть!

Он мог бы назвать «родителей этой девчонки» по фамилии. Андерсон. Но вышло бы не так эффектно. Ему не нужно продолжать – теория уже пошла расти сама собой:

– Так ведь и бывает, когда спортивный директор зарывается. Мы дали ему слишком много власти, а он, по ходу, решил, что владеет клубом. И теперь никак не может смириться с тем, что теряет свое влияние, а, что скажете? Ведь Кевин добился куда большего, чем он сам в свои лучшие годы, а правление и спонсоры наперекор его мнению потребовали, чтобы Суне уступил основную команду Давиду. Ведь так? И поэтому он решил вовлечь семью…