– Да. Все нормально, папа. Просто у тебя был плохой вечер. Завтра будет лучше.
– Прости, – всхлипнул отец.
Вот это хуже всего. Этому слову дочери не в силах сопротивляться. Отец споткнулся, и Ана тоже споткнулась.
Но кто-то ее подхватил.
Голос Миры гремел по всему полицейскому участку. Разве адвокат и мать – не одно и то же, если мальчику всего двенадцать лет? В машине по дороге в Хед Мира не кричала на Лео, потому что Петер уже откричал за них обоих. За всех. Зато она кричала сейчас, обрушивая на полицейских весь свой страх и бессилие.
Петер сгорбился рядом с Лео. Сын сидел гордо и вызывающе; отец сжался, точно из него ушел весь воздух и вся радость. Когда он в последний раз кричал на Лео? Сколько лет назад? Отец Петера раздавал затрещины легко. Рамона как-то сказала Петеру: «У отца-драчуна как у отца-пьянчуги: сыновья дерутся и пьют еще больше или вообще этим не занимаются». Петер когда-то пытался объяснить это Лео: «Я не верю в насилие. Мой отец лупил меня за то, что я проливал молоко. В результате я не перестал проливать молоко, но стал бояться к нему прикасаться». Петер не знал, понял ли его Лео. Не знал, что сказать еще. Сегодня вечером он называл сына ужасными словами, но Лео, кажется, было все равно. Он снес отцовскую выволочку не моргнув глазом, а когда полицейские начали задавать мальчику вопросы, знобить стало отца. Петер дрожал, словно все окна были открыты настежь. Он знал, что здесь и сейчас теряет своего сына.
Лео играл в хоккей, потому что хоккей любил его отец; сам он никогда не питал склонности к этой игре, но ему, командному игроку, нравилось ощущение общности и взаимной поддержки. Петер понимал, что теперь Лео нашел все то же самое, только в другом, страшном месте. Когда полицейский спросил, что происходило в лесу во время драки, Лео ответил: «Какой драки?» Когда полицейский спросил, как его кроссовка и ключи оказались на той поляне, мальчик ответил: «Я залезал на дерево. Наверное, уронил». Полицейский спрашивал, видел ли он дравшихся парней из Группировки. «Что за группировка?» – удивился мальчик. Полицейский показал ему фотографию Теему Ринниуса. Лео сказал: «Не знаю такого. Как, вы сказали, его зовут?»
Петер понял, что потерял своего мальчика. Потому что он, Петер, боится прикасаться к молоку, а Лео не боится ничего.
Беньи вышел из задних дверей «Шкуры» с мусорными мешками – он-то и подхватил Ану. Он удержал и ее, и ее отца, и Ана заплакала. Рассыпалась на тысячу кусков. Беньи обнял ее, она зарылась лицом ему в грудь, он погладил ее по волосам.
Ана молчала о том, как привыкла таскать отца на себе. Беньи – о том, что жизнь не дала ему шанса хоть раз утащить из «Шкуры» своего.
– Почему все столько пьют? – всхлипнула Ана.
– Чтобы отключиться, – честно ответил Беньи.
– От чего отключиться?
– От всей той херни, о которой невозможно не думать.
Ана потихоньку отпустила Беньи, запустила пальцы в отцовские волосы – он похрапывал, и его голова стукалась о стену. Ана сказала тихо-тихо, почти пропела:
– Как же это ужасно – чувствовать что-то, только когда напьешься.
Беньи поднял великана-охотника с земли, одну его руку закинул себе на шею.
– По-моему, лучше так, чем вообще никак…
И он наполовину понес, наполовину поволок отца Аны домой. Ана долго шла рядом и наконец, набравшись смелости, спросила:
– Ты, наверное, ненавидишь Маю?
ebooksa