– Извини за позднее вторжение, Петер, но в лесу возле Хеда была драка. Несколько человек серьезно ранены. В драке участвовала Группировка.
Петер понял его неправильно:
– Ты же знаешь, клуб не имеет никакого отношения к Группировке…
Полицейский прервал его, протянув кроссовку:
– Мы нашли на месте драки вот это.
Петер взял кроссовку сына, руки задрожали. Когда он в последний раз держал обувку, которую обронил его ребенок? Когда Лео было два годика? Три? Когда это его ноги успели так вырасти?
Полицейский говорил, словно извиняясь:
– Я бы не узнал, чьи они, если бы мой сын неделями не клянчил точно такие же. Я сказал ему, что для парня двенадцати лет они дороговаты, а он раскричался, что я ничего не понимаю и что «у ВСЕХ такие!». Я сказал: «У кого у ВСЕХ? Назови хоть одного». И он ответил: «У Лео!»
Петер попытался унять дрожь в голосе. Для двенадцатилетнего ребенка такие кроссовки дороги. Летом Лео получил их от родителей лишь потому, что Миру и Петера мучили угрызения совести из-за… из-за всего.
– Я… это самые обычные кроссовки… конечно, такие есть у очень многих мальчишек…
Полицейский достал еще кое-то. Маленькую связку ключей.
– Мы нашли еще вот это. Если ты сейчас захлопнешь дверь у меня перед носом, я, скорее всего, смогу ее открыть.
Петер больше не оправдывался. Взял ключи. Молча кивнул.
– Лео должен явиться в участок для допроса, – сказал полицейский.
– Ему же всего двенадцать… – выговорил Петер.
Полицейский страдал вместе с ним, но не отступал.
– Петер, все очень серьезно. Парни из Хеда и раньше дрались с Группировкой, но последняя драка была особенно жестокой. Трое лежат в больнице с тяжелыми ранениями. Они будут мстить, а потом будет мстить Группировка, и это не игра. Дело кончится чьей-нибудь смертью!
Петер бессознательно прижимал к груди кроссовку и ключи.
– Я… Лео всего… я хотя бы могу отвезти его в участок сам?
Полицейский кивнул.