Беньи сидел на крыше пристройки собачьего питомника, глядя, как снежинки падают на землю. Он знал, что игра уже началась, но никуда не поехал. Беньи и сам не смог бы ответить почему – он никогда не умел ни оправдывать, ни анализировать свои поступки. Иногда инстинкт толкал его на всякие безобразия, иногда от них удерживал. Иногда ему не было дела ни до чего, а иногда – было, да еще какое.
Рядом с ним на крыше сидели три его сестры – Адри, Катя и Габи. Внизу, на земле, на стуле, шатко утвердившемся в снегу, сидела их мать. Ради детей она могла сделать – и делала – практически все на свете, но лезть по лесенке, чтобы потом сидеть на ледяной крыше с мокрой задницей – это было уже чересчур.
Все Овичи любили хоккей, хотя каждый – по-своему. Адри любила и сама играть, и смотреть игру, Катя любила играть, а смотреть нет. Что до Габи, то она вообще не играла, а матчи смотрела только те, в которых играл Беньи. Мама сердилась: «Зачем обязательно три периода? Двух что, недостаточно? Или хоккеисты не ужинают?» – но могла точно сказать, в каком из матчей десятилетней давности сколько шайб забросил ее сын. Дрался ли он в тот раз. Гордилась она им или злилась на него. Чаще бывало и то и другое.
Сестры ерзали, сидя рядом с братом. Их пробирал холод, и не только из-за минусовой температуры.
– Если ты не хочешь, чтобы мы ездили на игру, то мы не поедем, – тихо сказала Габи.
– Если ты правда, на самом деле не хочешь… – внесла ясность Катя.
Беньи не знал, что отвечать. После всего произошедшего он испытывал к себе омерзение: надо же, поставить сестер и мать в такое положение. Он не хотел быть им обузой, не хотел, чтобы им приходилось защищать его перед всеми. Однажды он услышал от матери другого мальчика: «Ты не подарок, Беньи. Но бог свидетель – мужской пример тебе и не понадобился. Все твои лучшие черты у тебя – из дома, полного женщин». Беньи потом будет твердить, что она ошибалась, потому что говорила о его сестрах как об обычных женщинах. А это было не так. Сестры изо всех сил старались заменить Беньи отца, они научили младшего брата охотиться, пить и драться. Но они же научили его не путать доброе отношение со слабостью, а любовь – с бесчестьем. Из-за них он сейчас и презирал себя. Потому что ехать в Хед или нет – для них даже вопрос так не стоял.
Наконец Адри – именно она – посмотрела на часы и призналась:
– Я люблю тебя, братишка. Но я поеду на матч.
– Я тоже! – прокричала снизу, сквозь снегопад, мама.
Потому что они с Адри помнили жизнь до Бьорнстада. Другие дети были слишком малы, но Адри помнила, откуда и почему бежала ее семья и что они обрели здесь, в Бьорнстаде. Безопасность, место, где можно построить дом. Это их город. Беньи нежно похлопал ее по руке и шепнул:
– Я знаю.
Адри поцеловала его в щеку и прошептала, что любит его, – на двух языках. Пока она лезла вниз, Катя и Габи колебались, но в конце концов последовали за ней. Они ехали на матч по той же причине, по какой могли бы остаться дома: ради своего брата, ради своего города. Им хотелось бы, чтобы Беньи сегодня играл, но они знали: никакие их слова не заставят его изменить решения. В конце концов, он один из них. Говорят, некоторые ослы дразнят других ослов: «Ты упрямый, как Ович».
Пока мать с сестрами садились в машину и выезжали на дорогу, Беньи сидел на крыше. Курил в одиночестве. Потом слез вниз, оседлал велосипед и поехал через лес. Но не в ледовый дворец Хеда.
Когда дети только начинают играть в хоккей, им говорят, что надо просто стараться изо всех сил. И только. Но всем известно, что это ложь. Всем известно, что в хоккей играют не для развлечения, что он измеряется не затраченными усилиями, а результатом.
«Бьорнстад-Хоккей» выехал на лед; на рукавах игроков было имя одной из мам, и, хотя матч был выездной, многие места на трибунах занимали люди в зеленых футболках с надписью «Бьорнстад против всех». Мужчины в черных куртках развернули вызывающий транспарант над стоячей трибуной – такой же, какую приговорили к сносу в их собственном ледовом дворце, и слова на транспаранте были адресованы и фанатам «Хеда», и Петеру Андерсону: «Кто захочет нас нагнуть – пусть попробует рискнуть!»
Внизу, на арене, началась игра. От невыносимого гвалта закладывало уши, хоккеисты «Бьорнстада» играли на пределе сил. Дрались не на жизнь, а на смерть. Выкладывались всерьез, по полной. Но Видар стоял на трибуне, а где Беньи, не знал никто. Вратарь и капитан команды. Возможно, по большому счету «Бьорнстад» и заслуживал победы, и было бы только справедливо, если бы все кончилось, как в сказке, но хоккей меряет другой меркой. В хоккее считаются только забитые шайбы.
«Хед» забил первую. И еще одну. Потом еще и еще.
Красные трибуны скандировали так, что лопались барабанные перепонки. Но Петер Андерсон ничего не слышал. Когда разрывается сердце, то уши наполняет звон.
Вещи были уже сложены, сумки лежали в машине. И все же учитель сидел за кухонным столом и смотрел в окно, надеясь, что из-за деревьев вынырнет некто с грустными глазами и диким сердцем. Он ждал так долго, что, увидев Беньи, сначала решил, что ему показалось. И лишь когда стук двери ударил его в сердце, учитель поднялся и, не сводя глаз с губ вошедшего, с трудом выбрал несколько слов из всех, что теснились внутри.
ebooksa