Мы против вас

Он повернулся и пошел прочь. За ним двинулись ребята из команды. Мужчины в черных куртках так и стояли на дороге, пока один из друзей Вильяма не понял намек. Парень залез на дерево и снял флаги «Хед-Хоккея». Мужчины исчезли, не произнеся ни слова, но расстановка сил стала ясна: игра «Хед-Хоккея» на земле Бьорнстада окончена.

Лео сидел на покрывале, не стирая с лица кровь Вильяма. Горло болело отчаянно – вдруг там что-то сломалось? Один из приятелей хлопнул его по плечу, другой дал сигарету. Лео никогда в жизни не курил, но не закурить в такую минуту невозможно. Было ужасно больно и поразительно хорошо.

Он не отступил перед Вильямом Литом, и красные флаги больше не появятся на деревьях. Возможно, прежде Лео этим бы и удовольствовался, но сердце двенадцатилетнего человека уже билось на другой частоте, потому что он кое-что открыл для себя. Адреналин. Насилие. Это любовь. Завтра утром мама Вильяма Лита откроет почтовый ящик, и он окажется битком набит зажигалками.

Люди вроде Вильяма Лита не могут игнорировать подобные провокации. Люди вроде Лео Андерсона на это рассчитывают.

13

Они стали его армией

«Все имеет свою цену, мы все сколько-нибудь да платим!» Такие слова Рамона частенько слышала от своего мужа, пока он был жив. Когда кто-нибудь что-нибудь покупал – неважно, была ли то новая машина или подержанный тостер, – он первым делом спрашивал: «Сколько заплатил?» И что бы ему ни ответили, фыркал: «Тебя надули! Я бы сбил цену вполовину». Как же Рамоне это надоело и как бы теперь ей хотелось услышать это снова хоть разочек! Муж любил ее и хоккей, он говаривал, что их обручальным кольцом стал круг вбрасывания в ледовом дворце Бьорнстада, и к чему ему кольцо на пальце? Когда жизнь обходилась с ними круто, он не говорил «все наладится», он говорил – «скоро хоккей». Если кто-нибудь говорил «лето», он поправлял: «Это называется – предсезонный период». Он менял страницы в календарях – так, чтобы год начинался в сентябре, потому что его год начинался в сентябре, когда «Бьорнстад» играл первый матч.

С тех пор как он покинул Рамону, минуло одиннадцать сезонов. И вот некий обзвонщик, сидевший неизвестно где, решил набрать номер, не особо задумываясь, кому, собственно, он звонит:

– Это Хольгер? Как самочувствие, Хольгер? – прокричал он, когда на том конце подняли трубку.

– Хольгер умер одиннадцать лет назад. И перед смертью самочувствие у него было так себе. Малый, тебе чего? – спросила Рамона. Она стояла за барной стойкой, держа в руке стакан со второй порцией завтрака.

Обзвонщик встревоженно защелкал по клавиатуре.

– Это же бар «Шкура»?

– «Шкура», – подтвердила Рамона.

– Ага… извините, но Хольгер значится у нас в документах как совладелец…

– «Шкура» все еще наш бар. Просто теперь вся работа на мне.

– А. А как это… а вы это… Рамона?

– Ну.

Обзвонщик обрел второе дыхание.

– Замечательно! Как самочувствие, Рамона?

– В наши дни, мальчик, существует такая технология, которая позволяет людям вроде меня находить домашние адреса людей вроде тебя.