– О нет, герр Мейер, это не ревность. Я поражаюсь тому, как вы расставляете приоритеты! Все, что для вас важно, – это ваша шкура, деньги и готовая в любой момент женщина!
Он сам не заметил, как перешел на крик, но в кабинет уже ввалились гвардейцы, выставив вперед штыки. Пока Леопольд восстанавливал дыхание, Жоакин успел отослать их обратно за дверь, приказать, чтобы их не беспокоили, и запереться на ключ.
– Давай попробуем решить этот вопрос мирно, – предложил Мейер. – Я дорожу своими друзьями.
– Фабианом ты тоже дорожил? Как это знакомо! Человек не нужен – вышвырнуть человека!
– Ты путаешь совершенно разные вещи, – повысил голос Жоакин. – Дюпон вредил общему делу.
– Он был нашим другом, он был одним из нас. Где он теперь?! Никто не знает!
Жо не ответил.
– Ты возгордился, Жоакин. – Лео взял со стола бронзовый бюст высотой в женскую ладонь. Сходство было удивительное. – Не знаю, кем ты себя возомнил, богом? Лицемерно говоришь о дружбе, о равенстве, а сам каждый день любуешься на собственное изображение.
– Может, лицемер здесь ты? Зависть пожирает тебя, граф Траубендаг. Ты никак не можешь смириться с тем, что править страной стал я, деревенский приблуда? Если так, то ты жалок. Пойди домой и упейся, как привык! Только чтоб я тебя не видел!
Леопольд нервно рассмеялся:
– А когда я уйду, ты позовешь Гунниву и заставишь ее целовать эту бронзовую фигурку?.. – К нему будто вернулось чувство опьянения, и эта картина показалась смешной и унизительной для бывшего друга. – Чтобы потешить твою гордыню…
– Если ты сейчас же не замолкнешь, я решу, что ты хочешь оказаться на ее месте, – тихо произнес Мейер, подавшись вперед. – Если ты не перестанешь вести себя как брошенная девка…
Он не успел договорить. Бюст выпал из дрожащей руки Леопольда прежде, чем Жоакин рухнул со стула и замер. Леопольд опустился на колени рядом с ним и перевернул на спину. Крови почти не было, только узкая ранка от мраморного угла постамента сочилась яркими каплями на виске.
– Жо? Эй, очнись, Жо! Я… я не специально… так само вышло. – Он тормошил его за плечи, но Жоакин только смотрел в потолок и не отвечал. – Глупость какая!.. Ну прости меня, я вспылил, я не прав! Жо?!
В дверь настойчиво постучали, но Леопольду было все равно.
– Скажи хоть слово! Хоть одно слово! Скажи мне, скажи мне, скажи! Не молчи!
В коридоре загомонили голоса, удары в дверь наносили уже не кулаками – ее пытались выломать.
Леопольд поднес пальцы к неподвижным губам Жоакина, таким неулыбчивым и мужественным, и понял, что тот не дышит. Дверь почти не выдерживала натиска солдат.
Он сжал кулаки и стал молотить ими тело друга, крича и не слыша своих воплей.
Когда он поднял ослепленные слезами глаза, из водянистого тумана на него смотрели в упор ружья. Шесть пуль спустя все было кончено.