Опасная тропа

— А ты, доченька, не думай, что твои капризы тебе даром обойдутся, — грозит пальцем Меседу и обращается к ротозеям. — Ну, что вы уставились, эй, люди, или идите с нами чай пить, или расходитесь. Театр, как видите, окончен. Да и мне на пастбище пора, вон, говорят, муж мой соскучился, зовет. Может быть, и туда вы пойдете? Ха-ха-ха! Ну, разбежались!

Да, разошлись люди. И я, почтенные, ушел домой пить чай, все придерживая свой кровоточащий нос. Я же говорил вам, не везет мне с моим носом.

АРШИНОМ СТАРЫМ НАС НЕ МЕРЬТЕ

Сегодня у нашего директора совхоза свежий вид: гладко лежат на лице усы и брови, выражая душевный покой и удовлетворение. А когда они взъерошены, в этом и мне пришлось убедиться, не ждите от него ничего доброго. Сложный он человек в хорошем смысле этого слова. А сегодня он, кажется, стал даже выше ростом, выпрямил плечи, гордо держит голову, да, он доволен. И, расхаживая по коридорам, светлым залам и палатам построенного багратионцами здания, так называемого детского комбината, наш Ражбадин повторяет: «А вы говорили, что от них одна морока, а толку никакого. Нет, ничего подобного, братцы, молодцы наши студенты-строители! С них надо бы брать пример многим рабочим из «Межколхозстроя»…». И слова эти, конечно же, главным образом обращены к Хафизу и к прорабу Труд-Хажи.

— Что плохо, вот щели большие на полу.

— Доски сырыми прибивали…

— Сухих, конечно, вы не могли найти, — проворчал директор, глянув на Труд-Хажи. — Так нельзя оставить, надо покрыть хотя бы линолеумом.

— Мы об этом подумали тоже, но детям это, по-моему, не желательно.

— А щели желательны? — грубо бросает Хафиз, поддерживая справедливое замечание Ражбадина.

— Заделаем как-нибудь.

— Ты смотри у меня, «как-нибудь», я не желаю «как-нибудь», я хочу, чтоб все делалось по совести, как наши отцы делали… без расточительства, экономно и красиво, с душой, понимаешь?

Здание в основном было готово, хотя полы кое-где застелены с дефектами. Крыша покрыта рубероидом и засмолена, только подходы к зданию и территория вокруг еще не были расчищены от строительного мусора. И этим благоустройством были заняты сегодня студенты.

— Ну как, директор? — пожимает руку Ражбадина, когда мы выбрались на улицу, командир багратионцев Минатулла.

— Молодцы, ребята, молодцы! Спасибо вам, вы не дали некоторым скептикам опровергнуть мое мнение о вас, — дружелюбно сказал Ражбадин, — толково потрудились, толково, только жаль…

— Что жаль?..

— Расставаться, ребята, с вами жаль. Не знаю, как мы вам, но вы нам глубоко симпатичны, черти вы этакие! И клянусь, вы растормошили людей, дали им толчок, и теперь дело пойдет смелее…

— И нам здесь было хорошо.

— Не все было гладко, что поделаешь? Как сказал один мудрец: «Наше достоинство не в том, что мы в своем движении создаем сами себе препятствия, а в том, что преодолеваем их». Мудрено, но понять можно. Погляди, Минатулла, право же есть чему порадоваться… — И Ражбадин, живо жестикулируя, показал на завершающийся комплекс, на строящийся поселок… — Уже верится: будет здесь все, что необходимо человеку для удовлетворения всех его жизненных потребностей, и люди не будут убегать от меня, наоборот, многие вернутся…

Да, в добром настроении был Ражбадин, так и играла под мирными усами улыбка радости. И я и жена моя в глубине души сожалели, что вскоре нам придется расстаться со всем этим: уедут студенты, жена вернется к своим домашним заботам, дети пойдут в школу, и мне пора распрощаться с этой шумной машиной — бетономешалкой, к которой я так привык, что теперь боюсь, мне будет не хватать ее в жизни. Как это моя Патимат на обеде сказала сегодня:

— Вот и все, муж мой, завтра последний день, тоска какая-то на душе.