Опасная тропа

22
18
20
22
24
26
28
30

Мне было приятно, что жена моя сразу нашла с ними общий язык. И со временем, я знаю, овощные супы войдут в рацион жителей Уя-Дуя и будут называть их непременно студенческой едой.

— Эй, Мубарак, — зовет меня Мангул. — Пошли обедать.

По имени и отчеству обращаются у нас пока что только в городах и на службе, а в сельских местностях еще только по имени, потому что трудно отвыкнуть от привычки. На «вы» у нас обращаются, когда хотят подчеркнуть свою душевную отдаленность и даже пренебрежение, а на «ты» по-нашему — это ближе и теплее. Странно, но факт, так же как болгарин кивает головой «нет», выражая по-нашему «да».

— Спасибо, Мангул, я домой схожу, — говорю я ему.

— Как домой, когда сегодняшний обед студентам приготовила твоя жена?

— Как?

— Очень просто, наши немного нахальные сестрички, — он имел в виду студенток, — сходили в аул, к тебе домой, и уговорили твою жену приготовить багратионцам хинкал по-уядуйински.

— И она согласилась? Ее же раньше не оторвать было от домашних забот.

— Не знаю, дорогой, но уверен, что они ее с детьми доставили не силой. Пошли! Вчера двух баранов зарезали. Так что мясо свежее. И знаешь, чего я боюсь?

— Чего ты боишься, дорогой Мангул?

— Боюсь, что за два месяца, если так щедр будет ваш Усатый Ражбадин, одну отару овец мы сожрем, — смеется Мангул. — Что поделаешь, любишь кататься, люби и саночки возить!..

Хорошо говорит Мангул по-русски, чисто и без акцента. Зная, что он мой соплеменник, я не раз пытался поговорить с ним на родном языке, но сразу же после нескольких слов приветствий он переходил на русский язык.

Я пошел с ним на обед, у рабочих-строителей из межколхозстроя здесь была своя столовая. Оказывается, и вправду студентки уговорили мою жену и вытащили ее из аула, да не одну, а со всеми детьми. И с утра она возилась с тестом для хинкала, а это тесто готовят особо. Легко ли сказать! — приготовить хинкал почти на пятьдесят человек, на целый студенческий стройотряд «Багратион?!» И я испытал в душе благодарные чувства к жене, что она отозвалась и решилась оставить свои обычные заботы по хозяйству, от которых, мне казалось, не оторвешь ее ничем.

Как видите, почтенные, жизнь моя становится интересной, вторглось в нее что-то увлекательное, вроде свежего дуновения ветерка нового времени. Доволен я не только своей работой, но и тем, что жена моя вовлеклась в это новое. Выходит, и ей не безразлично происходящее, где люди охвачены каким-то заразительным порывом доброты и созидания. Я хорошо понимаю, что ей это полезно, ей очень необходимо отвлечься от угнетающего душу однообразия домашних дел, которые оглупляют, отупляют человека и делают его примитивным.

Вижу я свою жену среди молодых девушек и не узнаю, совсем преобразилась она, кажется мне, что стройней и моложе стала. Она с виноватым видом подходит ко мне:

— Ты не ругаешь меня, муж мой?

— За что?

— За то, что я дом бросила и вот… — проговорила она извиняющимся голосом, как будто она не знает, что не могу ее строго в чем-то упрекнуть.

— Я горжусь тобой, правильно сделала, — говорю ей и подумал: «Как ты меня еще не понимаешь, сердечко мое родное, ведь когда тебе что-то доставляет удовольствие, для меня это и есть самая большая радость в жизни».

— Я боялась, что ты бранить станешь; они, — показала она на девушек, — попросили меня.