Зарница

— Спокойной ночи, — сказал он едва слышно и, выключив свет, вышел из комнаты.

Коридор второго этажа штаба утопал в темноте. Пахло старым, давно обветшавшим зданием, хотя ни сырости, ни каких-то специфических запахов типа плесени не чувствовалось. Здесь очень давно никого не было, но когда-то, несомненно, в этих стенах кипела жизнь, стучали по паркету сапоги и то и дело раздавались отрывистые команды.

Он толкнул дверь командира части от себя.

Шаров оставался за столом, профессор так же сидел у окна, а Шершень переместился на один из стульев у стены. Все они молчали и будто бы ждали его появления.

— Как она? — спросил Шаров.

— Все нормально, уже спит.

— Я бы тоже не отказался, — признался майор. — Но для начала давайте расставим все точки над «и». — Он постучал огрызком карандаша по почерневшей от времени поверхности стола, посмотрел в окно, задрапированное плотной черной тканью, будто бы сквозь нее можно было что-то рассмотреть. — Это удивительно… — начал он медленно, старательно взвешивая каждое слово. — Кажется, я был здесь буквально вчера. И… до того момента… момента, пока не началась «Зарница», все в моей жизни шло хорошо. Или нет? — он покачал головой, глянув на Виктора, который подлил кипятка в пластиковый стакан и сел рядом с Шершнем.

— Или нет? — повторил майор. — Все началось раньше, ведь так, Витя? И ты… так и не успел мне рассказать, что произошло там… на стадионе.

— Я сам не знаю, что там случилось, — ответил Виктор, глядя в глаза Шарову. Горячий чай обжег губы, он закашлялся. Поставил стаканчик на стол и под ним тут же образовалась маленькая лужица. — Я не помню, что произошло! Все как в тумане! Помню отдельные моменты… как записывал имя победителя, которое кто-то продиктовал мне по магнитофону, как ехали с соседкой на трамвае к стадиону, потом…

Трое мужчин напряженно смотрели на него, а он, точно школьник мотал головой из стороны в сторону, пытаясь уловить отголоски давно прошедших дней, вспомнить хоть что-нибудь. И память при этом, словно мокрый песок на берегу — он оглядывался, чтобы разглядеть ее следы, и только что четкие, они исчезали, слизываемые накатываемой волной.

— Если бы вы мне поверили там… в раздевалке… все было бы иначе… — наконец сказал он.

— Н-нет, — ответил вдруг Шершень. — Не было бы и-ииначе. Т-так ведь, доктор?

В кабинете воцарилась тишина и все взгляды устремились к вытянувшемуся на стуле профессору. Тот открыл рот, потом закрыл его. Оловянные глаза моргнули, мужчина втянул шею в туловище и как-то враз опал внутрь себя.

— Не знаю, — буркнул он.

— В-все вы-ы з-знаете, — с нажимом повторил Шершень. — С-с того са-амого дня, когда он в-впервые у-увидел Витю, он понял, какие в-возможности мо-ожет получить. К-конечно, он не с-сразу поверил. Ведь в это невозможно п-поверить. Э-это нереально. Н-надо о-отдать ему должное, как у-ученый он выше всяких похвал. Дру-угой бы списал на шизофренический б-бред, галлюцинации — т-так и делают п-повсеместно. Но он начал к-копать. П-помогло то, что он в ту п-пору чуть ли не единственный в СССР освоил м-методику ре-е-егрессивного гипноза и хотя научного в ней б-было мало, в случае с Витей она н-неожиданно дала це-енные и, главное, п-поовторяющиеся результаты. А повторимость о-опыта в науке означает п-повышение достоверности.

Шаров слушал Шершня открыв рот, частично понимая, но большей частью видимо, удивляясь и поражаясь услышанному.

— Но откуда он знал? Ведь… после взрыва… после… того, что там случилось, — Виктор поперхнулся, прочистил горло, сделал глоток чая и продолжил: — не каждому доктору могли доверить детей, да еще… тогда в СССР вообще психологов не было.

— О-он знал, — сказал Шершень таким тоном, что у Виктора побежали мурашки по спине. — Ему ска-азал т-твой отец… пе-е-еред смертью.

На мгновение Виктор почувствовал, что сердце перестало биться, а воздух в комнате вдруг резко закончился.

— Н-н…никаким психологом он не-е был. Слу-ужил армейским хи-ирургом. С-спасал бойцов, н-но война, в-ви-идимо, что-то в нем п-перекромсала… И-и п-понеслось…