— Сейчас… — чужим сорвавшимся голосом крикнула она. — Тут темно, ничего не видно.
— Ха-ха-ха! — засмеялся он в ответ. — В темноте, да не в обиде! Смотри в дыру не свались от напруги!
Она почувствовала, что больше не может терпеть, спустила штаны и с неимоверным облегчением опустошила мочевой пузырь.
Теперь можно бежать! — крикнул ей внутренний голос. — Соберись, другого шанса не будет!
Она поднялась, заправила кофту в спортивные штаны и, дрожа всем телом в продуваемом насквозь клозете, сказала:
— Давид, я не пойду.
Несколько секунд она слышала только его сопение. Зато внутренний голос сказал отчетливо и едко:
«Таких напыщенных дур я еще не встречал!»
— Если я сейчас убегу, они побегут за нами. Они… точно нас догонят. И потом убьют. — Она сказала это слово — «убьют» скорее для острастки. В глубине души она была абсолютно уверена, что парни не причинят ей вреда.
— Они нас не догонят, — настойчиво прошептал Давид. — Ты в большой опасности. Нет никаких взрослых. Никто нас здесь не ждет. Это другой… другой мир. Это не наше время, — он говорил это захлебываясь словами, а Лиза, прильнув к щелке между шершавых досок, наблюдала за Червяковым. Он докурил папиросу, щелчком пальцев стрельнул тлеющий бычок метров на пять, потянулся и вновь позвал:
— Эй, да сколько ждать можно! Я уже замерз, вылезай быстро, не то придется тебе помочь!
Но помогать ему не хотелось. Тропинка, ведущая к туалету, была слишком грязная и скользкая.
— Бежим, Лиза! На раз-два-три!
— Нет! — твердо сказала она. — Уходи, Давид. Я останусь с Костей. — Она сама не верила, тому, что вырывалось из ее рта, словно какие-то чары сковали ее сознание, подавив первобытный инстинкт самосохранения.
— Он не тот, за кого себя выдает! — шепот Давида того и гляди мог сорваться и привлечь внимание Червякова. — Ты в смертельной опасности! Смотри, смотри что я нашел в сарае, пока ждал тебя!
Лиза обернулась. В щелку просунулся лист бумаги. Она подумала и взяла его.
— Ну все, я иду! Ты доигралась!
Лиза резко прильнула к щелке. Червяков начал спускаться по ступеням.
Она судорожно взглянула на листок, но в темноте было практически невозможно разобрать, что на нем написано.
— Я ничего не вижу.