Бульдог Драммонд

Он поставил стакан на стол и достал кисет с табаком.

А потом вдруг взорвался:

– Лично я считаю, что это проклятая страна!

– Но тогда, – мягко продолжил я разговор, – есть ли какая-нибудь существенная причина, по которой вы должны здесь оставаться?

Джордж не ответил, и я заметил, что он, прищурившись, уставился на дорогу.

– Существенная причина, – сказал он, наконец, – скоро пройдет мимо этой гостиницы. Нет, не оглядывайтесь, – продолжил мой собеседник, когда я повернулся на стуле. – Вы прямо сейчас увидите все, что только можно увидеть.

Сзади послышались звон колокольчиков и шум какой-то быстро приближающейся конной повозки. А через несколько секунд к дверям подъехал почти по-средневековому великолепный экипаж. Я намеренно использую слово «экипаж», потому что это не было похоже ни на одну английскую повозку, какую я когда-либо видел, и я понятия не имею о том, как такие повозки правильно называются в этих местах.

На кучере был алый костюм, и все лошадиные сбруи тоже были ярко-красного цвета. Но после короткого взгляда на этот антураж мои глаза остановились на человеке, которого окружало все это алое великолепие. Пожалуй, мне редко приходилось видеть более высокомерное и неприятное лицо. Однако это было лицо аристократа. Тонкогубый, с чуть крючковатым носом, он был типичным представителем того класса людей, которые в былые времена во Франции скорее приказали бы своим слугам переехать крестьянина, чем задерживаться.

Этот человек ждал, не двигаясь, пока лакей, тоже в алом, не бросился к двери и не открыл ее. А затем он вышел и поднял руку, чтобы убрать с рукава воображаемую пылинку. На мгновение мне пришла в голову дикая мысль, что он снимается в кино. Все это казалось нереальным.

В следующее мгновение появился хозяин гостиницы, согнувшийся почти вдвое, и мое изумление возросло еще больше, так что я даже забыл слова Барстоу о существенной причине моего пристального интереса. Аристократ медленно подошел к столу – хозяин отступил перед ним – и сел. В то же время лакей, копавшийся под одним из сидений кареты, подошел к его столику и положил перед ним кожаный футляр. Он открыл этот футляр, и я невольно вздрогнул. Внутри лежали два револьвера.

– Боже правый! – пробормотал я и взглянул на Джорджа Барстоу. В этом оружии не было ничего средневекового.

Но Джордж, казалось, не проявлял никакого интереса к разыгрывающемуся на наших глазах спектаклю. Вытянув перед собой ноги, он спокойно попыхивал трубкой, по-видимому, совершенно равнодушный ко всему происходящему.

Однако дальше последовали еще более странные дела. Лакей с большой торжественностью приблизился к дереву и принялся с помощью чертежной булавки прикреплять к стволу обыкновенную игральную карту. Это была пятерка червей. Закончив с этим, он удалился.

Сидящий за столом аристократ вынул из футляра один из револьверов и некоторое время взвешивал его в руке. А затем он поднял оружие и выстрелил четыре раза.

К этому моменту я уже ничему не удивлялся. Все это было так невероятно странно, что я мог только сидеть, разинув рот. Если бы этот человек сейчас встал на голову и выпил в таком положении бокал вина, я посчитал бы это вполне уместным. Но, по-видимому, представление еще не закончилось. Лакей снова торжественно подошел к дереву. Он убрал первую карту и приколол к стволу другую – пятерку пик. А его господин взял другой револьвер. Снова прозвучало четыре выстрела, и после этого стрелок с большой осторожностью откинулся на спинку стула, аккуратно проведя платком по ноздрям.

Он принял от почти коленопреклоненного хозяина бокал вина, а затем лениво протянул руку к двум мишеням, которые протягивал ему лакей, и осмотрел их с видом скучающего безразличия. По всей видимости, результат осмотра оказался благоприятным: он бросил обе карты на стол и продолжил пить вино.

Теперь я уже не могу точно сказать, в какой момент мое сильное желание рассмеяться сменилось странным покалыванием в затылке. Но вызвало эту перемену скорее то, как вел себя Джордж Барстоу, чем устроенная приехавшим в экипаже незнакомцем театральщина. С самого начала и до конца мой приятель ни разу не пошевелился, и это выглядело очень неестественно. Ни один человек не может спокойно сидеть в кресле, пока кто-то делает за его спиной восемь выстрелов. Если, конечно, это не обычная процедура, которая перестала быть интересной из-за постоянного повторения. Но даже в этом случае Джордж наверняка сделал бы какое– нибудь замечание по этому поводу: например, сказал бы мне, чего ожидать. Но он этого не сделал: с того момента, как из кареты вышел тот мужчина, Барстоу оставался погруженным в молчание.

Какое-то движение за другим столом заставило меня поднять глаза. Незнакомец допил вино и встал, собираясь уходить. Он сделал легкий жест рукой – и его слуга взял две простреленные карты. А потом, к моему крайнему изумлению, лакей подошел к нам с Джорджем и, совершенно неуместным образом, бросил их на стол между нами.

– Что за черт! – начал я сердито, но обнаружил, что говорю в пустоту.

Стрелок уже карабкался на свое место в задней части экипажа. И только когда звон колокольчиков затих вдали, я повернулся к Барстоу.