Загадка ледяного пламени,

22
18
20
22
24
26
28
30

А, следовательно, выходит так, что вы и являетесь виновным в убийстве Дакра Уинна. Так?

– Я… Я невиновен.

На мгновение в зале воцарилась тишина. Было слышно, как скрипят карандаши и ручки по бумаге, как кто-то шаркнул по полу, переставив ногу. Все молчали. Выждав многозначительную паузу, коронер снова заговорил:

– Тогда нам хотелось бы услышать вашу версию того, что случилось той ночью.

Мерритон заговорил хриплым, срывающимся голосом, подробно рассказывая о том, что произошло в тот вечер. Он говорил, высоко подняв голову, с чувствами, которые вновь вспыхнули в его груди. А потом неожиданно почувствовал холод недоверия, исходящий со стороны присяжных заседателей. И этот холод, словно ледяная рука смерти, сдавил ему горло. Однако он нашел в себе силы не прерываться, хотя уже понял, что не найдет понимания среди этих лишенных воображения обывателей; никто из них не поверит ему, кроме тех, кто присутствовал в его в доме в тот вечер и знал, что все, о чем говорит сэр Найджел, – чистая правда.

Когда Мерритон закончил, коронер застыл, сплетя пальцы на животе. А потом он заговорил тихим голосом, с неодобрением глядя на обвиняемого из-под густых, нависших век.

– И вы, сэр, ожидаете, что мы поверим этой истории? Вы сами признали, что между вами и мертвецом были весьма натянутые отношения. Убившая его пуля выпушена из вашего револьвера…

– Я сказал правду. Больше мне нечего добавить.

– Тут и в самом деле добавить нечего, – вздохнул коронер. – Но пока часть вашей истории звучит весьма сомнительно. По крайней мере, случившееся невозможно объяснить рационально.

– Но вы должны признать, что в событиях той ночи не было ни какой-либо рациональности, ни логики, – неожиданно раздался голос из дальнего угла зала, и все, повернувшись, увидели доктора Бартоломью, который выглядел весьма взволнованно. – Тут, несомненно, влияние как крепких спиртных напитков, так и руки этого дьявола – Дакра Уинна, – так что обвиняемый не может отвечать…

– Прошу соблюдать тишину в зале! – воскликнул коронер и стукнул молотком. Доктору ничего не оставалось, как повиноваться.

Допрос окончился. Заключенному было приказано сесть, хотя из зала послышался хор возражений – слишком многие до сих пор не верили в виновность Найджела Мерритона, слишком многим из присутствующих в зале он был симпатичен. Никто не хотел видеть его осужденным, а тем более отправленным на виселицу.

Потом вызвалось выступить три или четыре свидетеля, которые так и не добавили ничего существенного к рассказу Найджела. После этого для дачи показаний вызвали Боркинса. Выскользнув из кольца окружавших его местных жителей, дворецкий с гордостью прошествовал мимо Антуанетты. Лицо его выглядело бледным, губы были крепко сжаты. Он занял место перед жюри присяжных и приготовился отвечать на вопросы. Однако метод допроса изменился. Теперь коронер буквально выплевывал вопросы, словно хотел побыстрее закончить неприятную процедуру.

Боркинс прошел через это испытание достаточно хорошо, полно и обстоятельно отвечая на каждый вопрос. Уверенным голосом он повторил историю о том, что видел той ночью, хотя, рассказывая все это на публике, он явно нервничал.

Клик находился в другом конце зала вместе с суперинтендантом по правую руку от себя и Доллопсом – по левую. Он ждал, когда дворецкий дойдет до «слабого» места в своих показаниях, и улыбнулся, когда коронер заострил на нем внимание.

– Вы утверждаете, что слышали стоны Дакра Уинна, когда тот после выстрела лежал на дорожке под окнами комнаты сэра Найджела Мерритона, а потом фактически стали свидетелем того, как он умер?

– Да, сэр.

– Однако я вынужден объявить, что человек, получивший пулю в висок, умирает мгновенно. И вы не могли наблюдать за тем, как он умирает.

Лицо Боркинса пошло красными пятнами.

– Не знаю, что на это сказать, сэр Симпли. Я говорю о том, что слышал и видел, не более.