— Пускай споет, — вмешался дед. — Конечно, не такую, как пел тебе на Рождество, но что-нибудь лирическое. Она ведь все же женщина.
Николай сходил, принес гитару — ту самую, укулеле, с которой выступал в Царицыно. Сел в кресло, тронул струны.
— Так! — сказала невеста, когда он смолк. — Ни с кем ты ее сравнивать не будешь. Нечего!
Дед засмеялся.
— Права Марина, — сказал, закончив. — Слишком откровенно. «Родная» для цесаревны слишком смело.
Николай задумался. Репертуар, который его душа перенесла из прошлой жизни, был не богат. Какие-то песни он помнил полностью, другие лишь отчасти.
— Могу серьезную, — сказал. — И даже философскую.
— А ну-ка! — заинтересовался дед.
Николай исполнил.
— Необычно, — заключил Несвицкий-старший. — Как будто бы молитва. Сам сочинил?
— Слышал от других. Слова запомнил.
— Не верьте! — хмыкнула Марина. — Всегда так говорит. Сам сочиняет.
— Пожалуй, что сгодится, — адмирал кивнул. — Серьезный человек с серьезной песней — таким тебя запомнят. Есть что-нибудь еще?
Николай им спел. В итоге выбрали еще лирическую, решив, что окончательно определятся по обстоятельствам. Дальше были разговоры. Дед принес альбомы с фотографиями и стал показывать им снимки предков. Явилась Муся и забралась Марине на колени. Та стала Мусю гладить, и кошка замурчала.
— Выбрала себе хозяйку, — заметил дед. — Любит тебя кошка…
Так просидели до темна. Поужинали и разошлись по спальням.
— Замечательный у тебя дед, — заметила Марина в постели, примостив головку на плече у жениха. — Милый, добрый. Я, признаться, опасалась, что отнесется ко мне холодно. Простолюдинка, внука много старше. А он со мною, как с родной. Представил императору, ввел в свой дом. Вот и на бал нас пригласили.
— Ага, — ответил Николай.
— Как думаешь, наследница такая же?
— Увидим — разберемся, — он чмокнул ее в носик. — Да хоть какая! Нам с ней не жить.