– Под одежду не забрались?
– Нет, – говорит она, – думаю, нет.
В ее голосе полно слез.
– Пап, может пойдем домой.
– Ну конечно, котенок.
На обратном пути я все время крепко прижимаю ее к себе. И замечаю – больше никаких «Тедов».
– Насчет похода глупая была идея. – говорит она. – Спасибо, что вытащил нас оттуда.
– Это моя работа, – отвечаю я.
Когда мы приходим домой, Лорен, утомленная всем этим, уже отключилась. Я замазываю укусы лосьоном, осторожно касаясь ее уснувшей кожи. По икре к подколенной впадинке ярко-красной дорожкой поднимаются пузырьки, но так и задумывалось. Мы убежали до того, как муравьи действительно причинили нам вред. Молодые люди, похоже, очень остро чувствуют боль – потому что еще не знают, как глубоко она может уколоть.
Утром нам пора прощаться. Лорен прильнула ко мне.
– Я люблю тебя, пап. Не хочу уходить.
От ее дыхания у меня влажнеет борода.
– Я знаю.
У меня на губах вкус ее слез. Океанской волной в душе вздымаются чувства. С такой силой, что приходится зажмурить глаза.
– Увидимся на той неделе, – говорю я, – не переживай, котенок. У тебя все будет хорошо. Время пролетит быстро – не успеешь оглянуться, как опять окажешься здесь.
От ее всхлипываний на меня обрушивается тоска.
Я сажусь на диван, слушаю музыку и чувствую себя совершенно несчастным. Но вскоре чувствую, как тыльной стороны ладони легонько касаются усы. В мою ладонь тычется шелковистая головка.
Это Оливия вышла из своего укрытия, зная, что я в ней нуждаюсь.
Я беру бутыль с галлоном пиретрина и направляюсь в лес. Днем он совсем другой. На земле горстями разбросанного зерна пестрят пятна света. Из листвы высовывает морду олень, широко распахнув свои черные глаза, а в следующее мгновение убегает. Вскоре я понимаю почему – когда прохожу мимо человека с волосами цвета апельсинового сока и его собаки. Псина по привычке щерит на меня свой оскал. Не забыла тот раз, когда Оливия пыталась выбежать на улицу. Затем я обгоняю семью в красных куртках. Такое ощущение, что они перессорились. У детей маленькие, серьезные лица; отец, похоже, устал. Мать шагает впереди, будто вовсе их не знает. Я прохожу место, где обычно сворачиваю с тропинки на поляну, делаю еще несколько шагов, сажусь на пенек и жду. Они идут своей дорогой, не говоря ни слова. Отец приветствует меня кивком головы. Нет, они точно поссорились. В семье никогда легко не бывает.
Когда их красные куртки исчезают за озаренными солнцем деревьями, я делаю круг и выхожу к поляне. Кусок брезента все еще там – лежит на перегнившей листве, как сморщенная шкура дохлого монстра. По нему суетливо расхаживают муравьи. Оставлять его здесь нельзя, он может привлечь к поляне внимание. Я беру длинную палку и сгребаю брезент в кучу. Затем подцепляю его и кладу в специально принесенный мешок для мусора.