Связать тему крови с изучением психики было несложно. Французский патолог и основатель гематологии Габриель Андраль (1797–1876) сформулировал следующий принцип: недостаток или избыток крови в любом органе приводит к нарушению работы этого органа. Кровь течет в мозг, следовательно, характеристики крови важны для состояния сознания, зависящего от функциональности мозга.
Кроме того, считалось доказанным то, что кровь портится из-за нарушений пищеварения, и это отражается на настроении. Примеры были хорошо известны: из-за избытка желчи человек мрачнеет и впадает в меланхолию; мочевая кислота в крови больного подагрой повышает градус раздражительности, которая временами перерастает в приступ злости.
Перспективы исследований в этой области ограничивались низким уровнем развития технологий. О технической невозможности найти удовлетворительные ответы на поставленные вопросы, а также о риске поспешных упрощений пишет автор статьи о крови в изданном в 1892 г. «Словаре психологической медицины»: «Мы совершим грубую ошибку, если будем настаивать на универсальных выводах, утверждая, что между корпускулярными[222] составляющими крови и безумием существует постоянная связь. Этиология психических болезней, как и генезис различных болезненных явлений, столь сложны, что представляется невозможным рассмотрение одного единственного фактора самого по себе. Мы не в том положении, чтобы говорить, являются ли ненормальные количественные и качественные характеристики составных частей крови, которые встречаются при разных формах психических расстройств, причиной различных клинических проявлений или изменения в крови — это лишь результат того, что кроветворная функция нарушена вследствие расстройства нервных центров. Сложно определить причинно-следственную связь, особенно, если учесть то, что одни и те же изменения в крови встречаются при совершенно непохожих формах безумия, а часто и у людей с абсолютно нормальной психикой»[223].
Сюжет с анализом крови, выполненным Линдси, по-своему парадоксален. Результаты и вывод, сделанный автором исследования, как будто относятся к разным темам. Результаты показали, что в крови психически больных нет ничего, что отличало бы ее от крови здоровых. Количество и соотношение клеток — те же самые, что и в контрольной группе. Из этого отрицательного результата Линдси делает вывод о том, что психические болезни по существу не отличаются от болезней тела. Отсутствие биомаркеров «безумия» предлагается в качестве доказательства того, что «безумие» возникает из-за каких-то, пока еще не определенных, аномалий в организме.
Тридцать лет спустя британский врач Самуэль Рутерфорд Макфэйл (1857–1931) занялся этим же вопросом — есть ли связь между составом крови и психическими болезнями? Результаты получились неоднозначными[224]. Некоторые различия уровня гемоглобина в экспериментальной группе и контрольной группе были найдены, но дизайн исследования явно недотягивал до разумных стандартов качества. В экспериментальной группе были люди с разными диагнозами, в ходе исследования выяснилось, что есть несколько переменных, от которых зависит анализ данных — возраст, масса тела, время года, а также насколько часто пациент мастурбирует.
Анализы крови в психиатрии XIX в. не обнаружили практически ничего, достойного внимания. Но важен сам факт, что в 1850-х гг. путь к знаниям о психопатологии впервые попытались проложить в сфере лабораторных исследований. Поэтому работу Линдси можно считать прототипической для биологической теории психических расстройств.
Биологическая психиатрия самоопределяется как метод поиска, как познавательная стратегия, а не как система утверждений. Необнаружение биологических маркеров не опровергало тезис о биологической природе психических болезней. В данном случае смысл поиска заключается в самом процессе поиска.
Лабораторные исследования того времени, не обогатив теорию психических расстройств фактами, обозначили исторический поворот к психиатрии, которую, пользуясь философским жаргоном, можно назвать
Поворот в этом направлении был облегчен совпадением нескольких моментов. Во-первых, созрели эвристически полезные вопросы. Удачно сформулированный вопрос — необходимое условие продуктивного исследования. Биологическая психиатрия появляется тогда, когда достраивается система вопросов, на которые она призвана ответить.
Во-вторых, в распоряжении ученых оказались подходящие инструменты для поиска ответов: микроскоп и методы подсчета клеток крови.
В-третьих, сформировалась потребность в систематическом изложении медицинской психологии. Для профессионального образования нужны учебники, а для написания учебников необходимо систематизировать накопленные знания.
Чем систематичнее упакована информация, тем легче ее передавать другим людям. Опыт передать невозможно, потому что опыт бывает только личным, о нем можно лишь рассказать. Невозможно пересадить в голову ученика интуицию, чутье, «клиническое мышление» или посредством какого-нибудь ритуала передать харизму «врача от Бога». Зато можно упорядочить эмпирические сведения и изложить их в логически непротиворечивом виде.
В этом проявляется важнейшая цивилизационная ценность биологической психиатрии, какими бы скромными ни виделись ее практические достижения.
В XIX в. посещение бедламов мало что могло дать студентам, изучающим психические болезни. Там жили хроники без ярких симптомов, а работающим врачам не хватало времени и сил для общения с учащимися. Нужна была кафедра психиатрии, такая же, как другие медицинские кафедры в университете.
Символично то, что у истоков университетской психиатрии стоял Вильгельм Гризингер, влиятельный представитель биологического направления в психиатрии. Гризингер — автор кратчайшего credo биологической психиатрии: «Пациенты с так называемыми «душевными болезнями» на самом деле люди с болезнями нервов и мозга»[225].
Примерно сто лет спустя американский нейрофизиолог Ральф Джерард скажет примерно то же самое, но другими словами: «Кривых мыслей не бывает без кривых молекул» («No twisted thoughts without twisted molecules»)[226].
С этим утверждением согласились бы многие предшественники Гризингера, со времен Гиппократа и Галена искавшие первопричины психического неблагополучия в дисгармонии тела.
За пару поколений до Гризингера в роли пионеров биологизаторского направления выступили французы, представители самой сильной медицинской школы Европы конца XVIII в. Французская революция 1789 г. благоприятствовала физикалистским упрощениям в науке о человеке.
ebooksa