Нас оставляют вдвоем. Ба часто моргает: после выбросов энергии, как это часто бывает, приходит сон.
Моя рука лежит на ее руке. Я борюсь с желанием сжать ее до боли крепко, но вместо этого вцепляюсь за раму кровати.
Когда мне было лет шесть, Ба купила мне шарик в виде головы панды в городском зоопарке. Некоторое время спустя я случайно выпустила нить, и в ту же секунду шарик взмыл в небо. Я следила за виражами черно-белой сферы, которая никогда-никогда не вернется, и в груди рождалось ощущение утраты – необратимой, непоправимой – мне казалось, я задохнусь. В какой-то степени это была потеря невинности. Первое столкновение с горем, понимание, что контроль – лишь иллюзия. Странно, но я сделала вид, что ничего не произошло, ведь мне не хотелось, чтобы Ба тратилась на замену. Однако я навсегда запомнила чувство беспомощности, не покидавшее меня, пока шарик уносился прочь.
Здесь, сейчас, держа старушку за руку и видя, как ее слезящиеся глаза осматривают комнату, я ощущаю, что тяжесть скорой потери не дает дышать. Если бы я могла схватить покрепче, может, у меня бы получилось ее удержать. Как и в шесть лет, я улыбаюсь и скрываю боль, чтобы Ба не увидела.
– Поспишь немного, Ба?
Она кивает: веки слипаются, губы разомкнуты.
– Чуть-чуть.
Приступы нерегулярные и непредсказуемые. Я не могу угадать, что приведет ее мозг в беспорядок. Одно я выучила – не говорить о продаже магазина. Теперь, кажется, можно добавить в список продажу участка рядом с ним –
Однако наше положение все хуже, и скоро у меня не останется выбора. Со всех сторон магазин в опасности: начиная от неутомимой налоговой, как часы считающей дни просрочки, и до предательских интернет-магазинов. Еще и страшный монстр – отель Блэкбёрна, пожирающий магазинчики на Каштановой улице, из-за которого к нам почти перестали заходить покупатели. Я уже пропустила один платеж по кредиту на обучение, потому что после зарплаты Лизы денег почти не осталось.
Несмотря на все мои усилия, я не могу перестать думать о будущем, в котором у меня не будет ни книжного, ни дома, ни работы, и не будет Ба.
Ощущение пустоты. Шарик улетает в жестокое синее небо. Ничего не поделать.
Я поправляю одеяло у Ба на плечах, выключаю лампу на столе и на цыпочках выхожу из комнаты.
Я отказываюсь подводить Ба. Должен быть какой-то выход.
Глава 4
Так называемая «детская литература» знает то, о чем забыли многие взрослые – что повседневность, ограниченный временем мир достоверных фактов – это вторичный мир, мир теней, а реальность показывается нам в проблесках сквозь песни, сказки, картины.
Кафе «Глазунья» кажется обустроенным в стиле ретро, но на самом деле все здесь – продукты своего времени. Внутренний дизайн – это артефакт давно минувших дней, здесь можно забыть, что фастфуд победил в битве за современность. Шахматная плитка на полу, хромированные барные стулья, обитые красным винилом, плексигласовая вращающаяся витрина со свежими пирогами – интерьер пропитан духом старой доброй Америки, ведь все мы, в сущности, рабы ностальгии.
В то же время заведует этим патриотическим заведением Анамария Ортиз, эмигрантка из Пуэрто-Рико во втором поколении. Она ставит музыку под стать своему наследию, добавляет в ламинированные меню тостонес и эмпанады[4] и раздает инструкции на кухне на смеси испанского и английского. В волосах у нее ни следа седины, несмотря на почтенный возраст. Она укладывает их в пучок и закалывает его карандашом, которым записывает заказы. Ее внук сидит за дальним концом стойки, склонившись над домашкой, а его мать, дочь Анамарии – Люсия, заведует кухней.
– Тебе точно больше ничего не хочется? – Анамария смотрит на меня черными глазами, прищурив бровь.
Я облокачиваюсь на стойку, в ожидании постукивая пальцами по пластиковому контейнеру.
– Да, просто хочу немножко себя порадовать. Блэкбёрн заходил.