Даши уже рядом нет. Она сыграла все правильно. Увидев нас, закричала, потом бросилась наутек. Пробежит квартал – доедет домой на попутке. А вот Мирон едет следом за мной.
Не центральными улицами, сюда лучше добираться тихими тропами-перекрестками. Наверное, фотограф видит пустырь и только теперь понимает, что дела его плохи. Ну или отошел чуть от шока, потому что начинает ныть без умолка. До этого почти благородно молчал.
Бесит.
Бесит сильнее, а это опасно.
Остановив машину, открываю переднюю дверь, впуская внутрь воздух. Тихо так, идеально пусто, темно.
– Отпустите… – доносится сзади. – Отпустите, я ведь ничего… я вам заплачу! Сколько хотите? Я вам заплачу! Только отпустите меня!
– Может, еще и машину отдашь?
– А… – Он давится воздухом и затыкается.
Оборачиваюсь к нему.
– Ты правильно понял, машина к тебе не вернется. Хотя, думаю, есть более важный вопрос: вернешься ли ты?
Он снова дрожит, буквально трусится весь. А жалости нет. Стоит только представить, как он прикасался к Марине, как она отбивалась, и перед глазами черная пелена.
– Выходите, – предлагает Мирон, – теперь я хочу покататься.
– Только осторожней… – просит фотограф. – Только осторожней, пожалуйста, она только что из салона!
Грустно, он так ничего и не понял.
Ну что ж, придется помочь.
Как только красная машина уносится, приступаю к уроку. Нельзя обижать девушек, не стоит этого делать, чревато – объясняю ему. Пожалуй, я хороший учитель, до него доходит, что я не шучу.
Быстро доходит, я даже не устаю.
Но «шутить» ему тоже в ближайшее время не светит. Хотя, может, в больничке откроет в себе другие таланты, потому что у него случается внезапное озарение.
– Это из-за какой-то телки, да? Если из-за какой-то из этих дур… Они же сами… Они же сами хотят денег и славы… я просто…
– Ты просто заткнешься!