Одну пачку оставляет на столешнице, другие отправляются в шкафчик. Пустой, кстати. Туда бы поместилось и больше.
Ну и все. Пакеты разобраны, оставаться здесь дольше, наверное, неприлично. Мало ли кого она ждет, если столько еды приготовила.
– Поеду, пожалуй, – говорю я, кивнув на казан. – Приятного аппетита.
– Спасибо, а…
Я уже оказываюсь у двери, когда она наконец договаривает:
– Хочешь плов? Правда, я не очень вкусно готовлю, поэтому пойму, если ты откажешься. Или если ты торопишься, я тоже пойму. Или если…
Нет, она может продолжать бесконечно! А столько при таком умопомрачительном запахе я точно не выдержу!
Шагнув к ней, спрашиваю ее напрямую:
– А если я попрошу добавку, поймешь?
Плов оказывается вкусным невероятно. За первой порцией я даже не отвлекаюсь на разговор.
Да и хозяйка дома явно не поклонник светских бесед. Едим молча. Напротив друг друга. Изредка ловлю на себе ее взгляды, явно хочет о чем-то спросить (не любуется же!). Но не спрашивает.
– Можно еще?
В глазах вновь появляется изумление, поэтому пару секунд она медлит. А потом, видимо, правильно решает, что на мазохиста я не тяну, и накладывает в тарелку плова еще больше, чем было.
Хорошо, когда женщина так верит в мужчину. Постараюсь это доверие оправдать.
И снова посматривает на меня, думая, что я занят и ничего не вижу, кроме тарелки. Ладно бы речь шла о первой, а так…
Откинувшись на спинку стула, дожидаюсь, когда вновь поднимет глаза.
– Мне тридцать два года. Я единственный ребенок в семье. Правда, семья состоит только из отца и меня. Когда мне было три года, моя мать решила начать все с начала, уехала из нашего города, и мы больше не виделись.
Умолкнув, я смотрю на нее.
Медлит, думает, кусает губу, а потом все же решается приоткрыться.
– Мне двадцать девять. Я тоже единственный ребенок в семье. Своего отца я ни разу не видела. И очень долго верила, когда мама говорила, что он капитан дальнего плавания и однажды вернется.