– А вот так. Говорит все это наговор на Дарью Николаевну.
– Значит все впустую?
– Погоди, князь. Хоть по девке Прасковье и нет ничего, но я прояснил кое-что иное. Ты князь слышал ли историю шута по имени Педрилло?
– Этот тот, что при императрице Анне Ивановне состоял? Ловкий был плут. Хотя было сие уже давно, но сию историю в Петербурге все знают. Ты чего про это вспомнил вдруг?
– А что ты про него знаешь? Откуда этот Педрилло взялся при дворе?
– Дак настоящее имя сего человека Пьетро Мирра. И прибыл он в Петербург из Италии. Он и его друзья были вызваны ко двору. Императрица захотела музыку себе заграничную. Вот итальянский оркестр и выписали. Сеньор Пьетро приехал сюда в надежде вернуться в Италию богатым человеком. А хоть в оркестре и платили неплохо, но шутом можно было при Анне в сто раз больше зарабатывать. Тем более при такой охочей до шутовских забав императрице. Вот он и смекнул, что стоит ремесло то сменить. А его трюк с женитьбой на козе принес ему столько, что и говорить страшно.
– Мною прояснены некие обстоятельства по этой истории по козу.
– Да каким боком Пьетро Мирра к нашему делу о Салтыковой? – не понял Цицианов.
– Может статься, что отношение самое прямое. Мои старые подозрения начинают оправдываться. Не простое это дело, князь.
– Ну, ты даешь, Степан Елисеевич. Если так все пойдет, то мы никогда того дела не распутаем. Так и завязнем в нем на годы. А ждать никто не станет. Чего ты ухватился за шута этого? Он давно в своей Италии живет припеваючи, ежели не помер еще. Ты про девку убиенную узнать был должен.
– А меня этот Педрилло заинтересовал, князь. Вот ты послушай…
– Нет, это ты меня послушай, Степан. Нам доносить в столицу нужно срочно. И нам подкинули десяток убиенных холопов. Нужно по ним следствие вести. Нужно добиваться повального обыска и допрашивать дворню салтыковскую и здесь на Москве и в имениях. Там они много чего рассказать могут.
– Разрешения на повальный обыск нужно испросить из Петербурга. Здесь местные чиновники нам его не дадут.
– Но Иванцов в Петербурге защищает наши интересы. И он добьется того, что нам нужно. Только отвлекаться и останавливаться нельзя. Ты давай свою убиенную 12-летнюю девочку подай в отчете так, чтобы у них там в Сенате волосы на головах зашевелились. А я Феклу Герасимову им подам на блюде! И вместе с делом Тютчева у нас уже много чего будет. А по Фекле я такое раскопал вчера, что закачаешься. И они там в Петербурге просто так мимо себя уже сие не кинут. Быть громкому делу, Степан.
– Погоди, князь. Все что ты назвал еще доказать стоит. И сделать сие будет непросто. В ведомстве Хвощинского и Молчанова наши с тобой доводы живо раскидают яко головешки от костра потухшего.
– Раскидают ли? – загадочно улыбнулся Цицианов. – Сие видно будет. Ты не знаешь, что у меня имеется. Но оно понятно, что все непросто. Однако делать это нужно, Степан. А священник твой про девку Прасковью многое знать должен. Что же не сказал ничего? Может боится?
– Нет. Сей батюшка на труса не походит. Но у него своё мнение имеется по делу Салтыковой.
– Да чихал я на его мнение. Он священник и чего в следствие ему соваться? Разберемся и без таких помощников.
– А ты не думал, князь, что Салтыкова не так уж и виновна? – спросил Соколов. – Не думал о том, что её кто-то нам специально подставляет. Вот посмотри. Мишку, как только он развязал язык, что знает про того, кто помог холопам Салтыковой до Петербурга добраться, убили. И это не дело рук Салтыковой.
– Да дался тебе этот Мишка. Он вообще не имеет отношения к делу! Ежели мы такой отчет представим в Петербург про Мишку твоего, то нас сразу же от дела отстранят. И на карьере своей можешь крест поставить. Забудь про Мишку. Вся Москва гудит о жестокостях Салтыковой. Чиновники продажные её прикрывали не раз. Что тебе еще нужно? Нам вину этой дикой барыни доказать надобно!