Дневник Анны
Сон снился снова, и на этот раз он был еще ярче обычного – а я и не думала, что это возможно.
Под кроватью было темно и тихо, когда я спустилась туда, а из пролома в полу лился свет. Я очень осторожно старалась заглянуть туда так, чтобы не провалиться вниз, но, как всегда, провалилась и почти сразу проснулась. Только пробуждение было какое-то странное, потому что на этот раз – честное слово – минуту или две я чувствовала это свечение из-под кровати, видела его. Оттуда даже шло тепло – дрожащее такое, ядовитое. Я хотела заглянуть туда, но почему-то не смогла, хотя страшно мне не было, а потом ощутила что-то вроде сильного рывка и резко открыла глаза… И это странно, потому что я ведь точно помню, что уже один раз их открывала. Сон во сне?
До утра ворочалась, но так и не смогла уснуть снова. В какой-то момент не выдержала и заглянула под кровать, но ничего не обнаружила – только комок пыли, коробы с бельем и икеевские коробки с не помню чем.
Даже подождала чуть-чуть – по-прежнему ничего. Может, именно так и сходят с ума. До будильника еще сорок минут – уже не поспишь, и музыку тоже включить нельзя. Мучительно.
Сегодня большой день – я определилась с посмертным бытием. Может быть, потому, что пару дней назад наконец-то добила последнюю страницу последнего текста последней мировой религии, познакомиться с которыми наметила себе год назад. Ура.
Ну, выводы неутешительны – мне почти ничего не понравилось. Не верится, что именно это удерживает такое количество людей от того, чтобы выйти на улицы и делать что хочется. Как по мне – нет ничего жутче, чем в бесконечности наигрывать одни и те же мелодии на арфах с утра до вечера. Нет, правда, серьезно? Кажется, парадокс в том, что конечность и бесконечность человеческого существования – в общем-то, одинаково пугающие альтернативы. И, уж не знаю почему, попытки людей додумать, что там, по ту сторону, может быть такого нестрашного, выливаются в какую-то жуть.
Собственно говоря, единственно утешительной перспективой кажется переселение душ. Это мне нравится – в этом даже есть какая-то логика. Ну да, почему бы душам и не быть ограниченным ресурсом? Тогда, очевидно, умирая, мы должны рождаться в ком-то другом. Очень утешительно и мило. Хотя, конечно, в этой теории есть два больших упущения.
Эта теория абсолютно неопровержима – это и делает ее такой привлекательной… Но это же и доказывает ее шаткость. Как можно верить чему-то, что в принципе, при всем желании, невозможно было бы даже попытаться опровергнуть? И даже если все ровно так и работает – чем это отличается от конечности бытия? Ведь я, даже если рожусь (если такое слово есть, кстати) кем-то другим, себя помнить уже не буду. Чем это отличается от абсолютной смерти?
Абсурдно. Что все равно это лучше, чем ничего.
Почему-то сегодня мне особенно одиноко. Мне настолько одиноко, что я, наверное, даже зашла бы в мамину комнату и попробовала с ней поговорить – ведь когда-то у нас это получалось, наверное? Она утверждает, что да. Все равно она спит, значит, проверить не удастся.
Я слушаю „Райволу“, но сегодня она не помогает. В каждой тени в углу мерещится что-то живое, но мне больше не страшно.
Сегодня я в кои-то веки решила написать отцу, но зашла на фейсбук, налюбовалась на фото каких-то женщин, собак и достопримечательностей маленьких очаровательных европейских городков, и как-то сразу расхотелось. Кстати, интересно: все эти городки и вправду настолько тошнотворно одинаковы и приторны или он находит какие-то особые ракурсы? Если так, кажется, ясно, в кого я такая талантливая. Подтверждает теорию то, что и все женщины на его фото – одинаковые. Возможно, это вообще одна и та же женщина? И в том, и в другом случае: кому до этого есть дело?
Да, вот они, главные преимущества интернета: необязательно видеться с человеком или даже общаться с ним, чтобы тебя от него затошнило. Кажется, это называется превентивные меры. Очень удобно.
Сегодня я опять прогуляла школу. Мне вспомнилась прошлая весна – тогда я впервые обнаружила, что в школу можно взять и не пойти, и подумала: вот это счастливое, блаженное состояние будет теперь ассоциироваться у меня с весной всегда.
Мне было так хорошо – и ведь от ерунды. Пахло краской, я купила большую мягкую булку с маком. Солнце было таким теплым, таким приятным. Оно нагрело скамейку, и мне хотелось лечь на нее, прислониться щекой. До сих пор жалею, что не решилась так сделать.