– Да большой… Не знаю я, на каком за мукой ездят, пусть малый запрягает.
– Ага, – понял Ёган. Не успел солдат сделать и пяти шагов, как слуга опять заорал: – А конюх тут спрашивает, денег вознице кто даст, чтобы за муку заплатить?
– Да разберись уже сам, – заорал Волков почти в бешенстве, – что ж за осел!
– Скажу тогда, чтобы в долг просил, – сказал Ёган.
Солдат не ответил, он уже поднимался по лестнице в покои в самом недобром расположении духа.
В зале было темно, тихо и сыро. В камине тлела пара головешек, на столе горела одна свеча. Обычно барон первым приветствовал Волкова, сейчас же он только глянул на него и уставился в камин. Солдат подошел и молча сел рядом с ним, посидел и сказал:
– Соллон сбежал.
Барон то ли не расслышал, то ли не отреагировал.
«К дьяволу все, – вдруг подумал солдат. – Какого черта я тут надрываюсь, рискую жизнью, получаю раны, а этот барин на меня и смотреть не хочет, и за что мне все это? За семь золотых монет, которых, может, и не будет? За кавалерство, которое мне, может, и не дадут? Скажу-ка Ёгану запрячь телегу, сложу вещички, а к утру буду уже в городе, а аудиторам отдам доверенность на продажу дома Соллона. И все, больше я тут ничего никому не должен».
Простые решения обычно самые верные.
Он встал, достал из кошеля бумаги, отложил доверенность на дом, а расписки кинул на стол рядом с кривым кубком барона.
– Что это? – спросил барон, глядя на бумаги.
– Это вас порадует, – ответил Волков и пошел к выходу.
– Стойте, Фолькоф! – крикнул барон.
Солдат остановился и повернулся к нему.
– Вы на меня злитесь?
Коннетабль промолчал.
– Я знаю, злитесь. Я знал, что вы будете злиться, когда отдавал приказ освободить эту чертову бабу.
– Я не злюсь, – начал было Волков.
– Да подождите вы! – закричал барон и вскочил. – Вы ничего не знаете! Ничего! Вы не знаете, что может делать моя дочь! Как она может себя вести!