– Ага, повешу, у огня высохнет.
– Не вздумай, это шелк, стоит огромных денег. Еще спалишь мне одежду, она легко горит.
– А что, вшей не выжигать?
– Это шелк, в нем не бывает вшей.
– Удивительно.
Утром они были на ногах с первыми петухами. Поденщики, ночевавшие в харчевне, с завистью смотрели на сковороду жареной колбасы с яйцами и теплое молоко с пшеничным хлебом и медом, которые носила на стол солдата Брунхильда. Она мудрено подвязала волосы лентой, которую ей подарил Волков, а он сидел за столом и откровенно любовался ею. Ловкая, сильная, грациозная. Ему было наплевать и на синяк, и на отсутствие зуба, и на то, что ухо еще было фиолетовым. Для солдата это незначительные мелочи, а вот длинные ноги, широкие бедра, красивые плечи и тяжелая грудь под ветхой кофтой и нижней рубахой его очень даже трогали.
Когда Волков поел, Хильда принесла еще хлеба Ёгану, который сел доедать за солдатом. Хотела уйти, но солдат поймал ее за руку.
– Чего еще? – с вызовом спросила девица.
– Ты красавица, наглядеться не могу.
– Ой, вы прям спозаранку начали.
Солдат молча разогнул указательный палец девушки и надел на него серебряный перстень со стекляшкой, тот, что забрал у купчишки.
– Мне? – искренне удивилась Брунхильда.
– Нет, мамаше твоей, – съязвил Ёган.
Она даже не взглянула в его сторону, рассматривая перстень.
– Нравится? – спросил солдат.
– Нравиться-то нравится, а чего это вы мне кольца-то дарите? Благородные простым кольца не дарят.
– А я и не благородный.
– Да хоть и так, а все одно – рассуждаете как благородный. Думаете, подарю ленту да кольцо, а потом буду тискать на конюшне?
– А что ж, замуж ему тебя звать, что ли? – опять съязвил Ёган.
– Тебе-то, голодранцу, замуж меня звать – пустое, даже будь ты не женат, – высокомерно заявила девица, – а если господин твой позовет, я еще и то думать буду.