Она ничего не сказала – но он хорошо видел, что снова задел её.
– Послушай, Иде… Это и в самом деле сейчас неважно. Анна – мой друг. А значит, и твой. Я отблагодарю её за помощь…
– Нет! – впервые она повысила голос, сверкнули разномастные глаза. – То есть… Я не хотела бы, чтобы ты обсуждал всё это с Анной. Пожалуйста.
– Хорошо. Как скажешь.
Эрик вдруг почувствовал, что смертельно устал от всего – от ответственности за неё, от ошибок, от мыслей о чужих руках на её теле… и от желания ощутить на нём собственные.
Наверное, Барт был прав. Он не учился на своих ошибках. Новая охотница – и новая, неодолимая жажда.
Он отмахнулся от тихого голоса, говорившего ему, что здесь, с ней, – что-то совсем другое, что-то…
– Иде, я был бы рад помочь, но не знаю, чем. Мне жаль, что так вышло. Я не хотел, чтобы он тебя трогал. Я бы никогда об этом не попросил.
– Я знаю, – сказала она тихо. – Ты прав. Я могла отказаться, но решила поехать. Чтобы у нас всё получилось… а ты даже после этого не рассказываешь мне всего. Доброй ночи, Эрик.
Она ушла – а он так и остался сидеть над её остывшим кофе, с бессильно сжатыми кулаками. Что ему стоило хотя бы сейчас поймать её за руку, остановить, рассказать о мальчике, впервые узнавшем, что серебро Стужи может однажды превратиться в золото, от своего отца и будущего наставника? Что стоило рассказать о смелых, решительных людях, которые годами искали способ вернуть кьертанцам отнятое у них право самим определять свою судьбу? Он мог бы показать ей горючее и удобрения, самолёты и зерно, лекарства и бесконечные провода… Мог бы рассказать о препаратах, которые без устали заготавливали Солли и его команда.
Но он этого не сделал, потому что чем меньше она знала, тем безопаснее было для всех – и для неё самой. Потому что он хотел защитить её хоть в чём-то, хоть где-то – даже если для этого придётся и дальше обижать её недоверием.
А ещё он мог бы не говорить ничего – просто молча последовать за ней на второй этаж, лечь рядом и сказать: «Иди сюда». Она бы послушалась – это он знал наверняка.
Мог бы притянуть её к себе, коснуться губами трепещущей шеи, а потом – губ. Он мог бы стереть с её тела прикосновения грязных рук Ассели – о, с каким наслаждением он убил бы Ассели – и нашептать ей на ухо то, после чего она навсегда забыла бы о той холодной пропасти, что пролегала порой между ними.
Он мог бы сделать её своей – в том последнем, единственном смысле, в котором это пока ещё не было правдой.
Но вместо этого он придвинул к себе её блокнот и кофе и постарался сосредоточиться на изменчивых изгибах дравта.
Больше всего на свете ему хотелось бы подняться наверх. Но только теперь, прислушиваясь к шуму воды в душе у себя над головой, он вдруг понял, что, если поднимется – не только она станет принадлежать ему. Он тоже будет принадлежать ей.
Наверху хлопнула дверь. Он залпом допил кофе и перевернул страницу.
Унельм. Подозреваемый
Унельм добрался до отдела только два дня спустя. Лудела залатала его мастерски – неспроста она оказалась в первой сотне рейтинга молодых препараторов. Ребро действительно было сломано – к счастью, оно не проткнуло органы, иначе он бы вряд ли сумел дойти до дома. Ушибы, кровоподтёки… Справиться со всем этим оказалось куда проще. Лудела накачивала его эликсирами, натирала мазями, даже поместила под кожу запястья – совсем ненадолго – крохотную частицу кожи эвенья, которая должна была помочь скорейшему восстановлению.
Раны затянулись, и даже ребро – правда Лудела велела по меньшей мере пару недель вести себя тише весеннего снежка – больше почти не болело.