Сердце Стужи

Я сойду с ума, если не прекращу это.

Сегодня мне казалось, что я слышу их голоса.

«Эрик».

«Эрик».

Мама. Папа.

Может быть, я грезил наяву, как в детстве.

Барт говорит, мне надо поспать. Я уже несколько дней не спал, мне кажется, я никогда больше не захочу спать.

Сорта. Его секреты

Двенадцатый месяц 724 г. от начала Стужи

К Строму часто приходили гости – его наставник, Барт, чаще других, в остальном же лица менялись. Препараторы, из тех, что старше – Солли, наш кропарь, ястребы, охотники… Иногда они перебрасывались со мной словечком, расспрашивали о службе, приглашали сесть с ними за стол. Но обычно уже очень скоро говорили, что спешат – а вскоре Эрик уходил за ними.

Я подозревала, что, как и я, все эти люди посвящены лишь в некоторые из планов Строма.

После того случая, когда я пришла будить его посреди ночи, мы как будто немного отдалились друг от друга. Он стал рано ложиться спать или проводить вечера не дома; в Стуже был собранным, как обычно. Мне казалось, что эта отчуждённость становилась тем больше, чем ближе была моя поездка в усадьбу к Рамрику Ассели.

«Ведь ты сам велел мне туда поехать! Ты знаешь, зачем я еду туда. В конце концов, ты что, не видел Рамрика Ассели?»

Конечно, всё это я никогда не решилась бы сказать ему вслух. Смешно было даже думать, что Эрик Стром ревнует – особенно после того, как он ясно дал мне понять, что в этом смысле я ему не интересна. Будь иначе – разве захотел бы он в тот вечер, чтобы я ушла?

Я решила проглотить обиду и смириться. Мы были ястребом и охотницей – ближе, чем муж с женой, неразлучнее, чем брат с сестрой. Разве этого мало?

Ответ на этот вопрос – даже себе – мне давать не хотелось.

Но мне хотелось, чтобы вернулась прежняя близость. Пусть той ночью мы не поняли друг друга… Мне хотелось вернуть долгие часы разговоров, бдения над полями для тавлов, ужины в местах, про каждое из которых Стром говорил: «Это – лучшее в городе. Здесь подают самую вкусную оленину». Или «самые лучшие крудли». Или «удивительную рыбу»… Я боялась, что могла ненароком навредить нашей дружбе – самому ценному из всего, что у меня было. Я хотела вернуться к тому, с чего мы начали – но не знала как.

Мне было грустно – но кроме того, я начинала злиться, хотя Стром не был передо мной виноват. Он, может, и не подозревал о моих терзаниях.

Однажды ночью я проснулась от страшного сна.

Мне приснилось, что мы со Стромом преуспели. Во сне Сердце Стужи оказалось почему-то крохотной бормочущей курицей, похожей на одну из тех, под чьё кудахтанье я засыпала дома, в Ильморе. Сердце вибрировало в руках, и страшно было надавить на живое, тёплое. Но Стром сказал мне: «Давай», и что-то в его лице испугало меня ещё больше. Я была его охотницей, я не должна была спорить – и я надавила на птицу-сердце изо всех сил, и её головка обмякла, широко раскрылся клюв, подёрнулись плёнкой жёлтые глаза. А сразу вслед за тем… как будто ничего не изменилось, и я ходила по улицам Химмельборга, где всё было прежним. Но потом я увидела Кьерки – он ехал на тележке, и одной руки у него как не бывало.

«Такие дела, Сорта», – сказал он, даже во сне улыбаясь своей доброй, мягкой улыбкой. «Далековато я зашёл для реабилитации, а препаратов и эликсиров теперь ведь нет. Ну да это ничего. Как твои дела?»