Ледяное забвение

Когда Илья перешел в девятый класс, школьную форму носили только девочки, а мальчикам разрешили ходить в обычных пиджаках. Для школы родители купили Илье светлый пиджак в клеточку, и комсомольский значок цеплять на него было вовсе не обязательно. Гоняли в школе только за модные тогда брюки клеш. Правда, за расклешенные штаны учителя не столь усердно преследовали своих нерадивых учеников, как за битловские прически. А поскольку в том же девятом классе Илья стал заядлым битломаном, он носил длинные волосы, как у любимых им битлов, доводя своим вызывающим внешним видом директрису школы до белого каления.

Илья «заболел» «битломанией», даже не зная, что покорившие его мелодии — это «Битлз». Это было летом 1974-го, когда после окончания восьмого класса всех, кто перешел в девятый, на месяц отправили из Харькова на сельхозработы в село Хотомлю. По вечерам на организованной между берез и сосен дискотеке они танцевали под магнитофон, и самыми любимыми «медляками» у Ильи были надрывно-пронзительная «Oh! Darling please believe me. I’ll never do you no harm» и несколько мрачноватая «I want you. I want you so bad…», звучавшая так, будто исходила из самого сердца. Завершалась эта почти восьмиминутная рок-композиция неустанными гитарными переборами под стон и шипение синтезатора. Под эти многократно наложенные гитарные риффы[18] Илья по уши влюбился в девчонку из параллельного класса, прижимавшуюся к нему всем телом во время этого завораживающего «медляка».

Вернувшись домой, он почти год безуспешно пытался узнать, кто автор этой запавшей ему в душу композиции, и только к концу 9-го класса случайно услышал запомнившиеся ему гитарные переборы на магнитофоне одноклассника, от которого и узнал, что это «Abbey Road» — последний альбом «Битлз», ставший их лебединой песней.

Своего магнитофона, чтобы переписать себе этот альбом, у Ильи тогда еще не было, но товарищ дал ему домой послушать пластинку, на который была записана знаменитая битловская песня «Girl»: «Is the anybody going to listen to my story all about the girl who came to stay…». На советской пластинке эта песня была представлена как английская народная песня «Девушка» квартета «Битлз». «Girl» Джона Леннона покорила Илью окончательно, и теперь он просто бредил «Битлз». Чтобы понимать, о чем поют в своих песнях англоязычные битлы, он даже начал усиленно изучать английский, который выучил бы только за то, что на нем разговаривал Леннон. В десятом классе Илья создал свой вокально-инструментальный ансамбль, и их визитной карточкой стала битловская «Girl». И когда пришла пора поступать в вуз, он выбрал международный журфак только из-за того, чтобы увидеть Джона Леннона вживую, а это было возможно, лишь получив разрешение на выезд за границу, потому как Леннон вряд ли когда-нибудь приехал бы в СССР.

Общественный статус Агентства печати «Новости», нацеленного в основном на внешнеполитическую пропаганду, позволял обмениваться информацией с другими зарубежными органами прессы, и, как всякое учреждение, связанное с заграницей, АПН работало в тесном контакте с «конторой», вплоть до того, что должность зампреда АПН была закреплена за КГБ. Подбором кадров в АПН занимались соответствующие отделы КГБ, и студентов международного отделения журфака вели с первого курса, приглядываясь и оценивая их. Илья же еще в студенческие годы стал «невыездным» из-за своего участия в несанкционированном митинге, посвященном памяти Джона Леннона в декабре 1980-го, на котором он в шутку предложил переименовать Ленинские горы в «Леннонские». Спасло его тогда от отчисления с журфака МГУ лишь то, что к тому времени Леннон считался в СССР «прогрессивным деятелем», чуть ли не коммунистом, ведь Джон, как и тогдашний генсек Брежнев, выступал «за мир во всем мире». Песня Джона Леннона «Give Peace a Chance» («Дай миру шанс») стала гимном всех протестующих против военных действий США во Вьетнаме, а сам Джон в знак протеста против поддержки Великобританией американской войны во Вьетнаме вернул королеве свой орден Британской империи.

За выходку с «Леннонскими горами» КГБ взяло будущего международника под особый контроль, и ему очень повезло, что по окончании журфака его приняли в Агентство печати «Новости». Это была большая удача — со студенческой скамьи попасть в элиту отечественной журналистики, поскольку любая ошибка в студенческие годы навсегда закрывала путь в АПН, но там работали умные, интеллигентные редакторы, которые честно отбирали людей талантливых. Редакция АПН была ориентирована прежде всего на западные страны, и, чтобы соперничать с мировыми новостными агентствами, КГБ давал ее сотрудникам определенную творческую свободу, потому что это была совершенно другая журналистика, где корреспонденту не нужно было ссылаться на решения последнего пленума ЦК КПСС. Фирменным стилем АПН были неказенный слог и своя позиция по любым вопросам. В агентстве, безусловно, имели место какие-то идеологические установки, которых нужно было придерживаться, но список запрещенных тем в АПН был гораздо у́же, чем в любой иной советской журналистской структуре. Корреспонденты АПН должны были работать так, как работала свободная зарубежная пресса, а само АПН служило «крышей» для сотрудников внешней разведки КГБ, работавших под журналистским прикрытием, и в зарубежных корпунктах им полагалось фиксированное количество мест.

Но для Ильи единственной возможностью попасть в загранкомандировку было поехать спецкором АПН в Афганистан, где уже шестой год шла необъявленная война. В афганское бюро АНП его отправляли на целых два года, и столь длительная командировка в заблудившуюся в Средневековье азиатскую страну, где женщины ходили в парандже[19], а по их календарю должен был наступить только 1365 год, не вызывала у Ильи особого энтузиазма, но отказаться было нельзя. Нужно было сменить их спецкора в Кабуле, и, когда редактор международного отдела АПН пожаловался ему, что никто там работать не хочет, Илью черт дернул за язык сказать, что он мог бы поехать. И уже на следующий день его вызвали к главному редактору. Главный, крепко пожав ему руку, поздравил с предстоящей командировкой в Афганистан — мол, для Ильи, как журналиста-международника, это очень перспективно, если его там не убьют, конечно.

Илья и сам понимал, что загранкомандировка в Афганистан была для него шансом, поскольку попасть собственным корреспондентом в Лондон, побывать в котором он, как всякий уважающий себя битломан, мечтал, было практически невозможно.

После разговора с главным редактором Илью направили в управление кадров АПН, где ему выдали для заполнения многостраничную анкету для выезда за границу, в которой нужно было указать национальность, партийность, владение иностранными языками, бывал ли он ранее за границей, имеются ли родственники за границей, где, с какого времени и чем занимаются, был ли он или его родственники судимы, в плену или интернированы.

Тщательно заполненной анкеты для получения разрешения на выезд за границу было недостаточно. К ней прилагались еще характеристики с необходимыми печатями и подписями, которые должны были засвидетельствовать его политическую и моральную устойчивость, активную комсомольскую деятельность. Если бы кадровики затребовали все его характеристики начиная со школьной скамьи, у Ильи могли бы возникнуть большие проблемы с выездом в Афганистан, поскольку по окончании средней школы в 1976 году он вместо путевки в жизнь фактически получил «волчий билет». Так своеобразно «отблагодарила» его директор школы Инна Сергеевна Рубанец за то, что он со своим другом Сашей Винником организовал школьный ВИА. В начале учебного года ученики десятого выпускного класса Ладогин и Винник узнали, что на летних каникулах ученики их школы заработали в колхозе более двух тысяч безналичных рублей, и заявились к директору школу с предложением потратить эти деньги (сам Илья с Сашей ни в какой колхоз не ездили) на закупку музыкальных инструментов.

В середине 70-х был настоящий бум школьных ВИА (вокально-инструментальных ансамблей). Почти в каждой школе старшеклассники организовывали свои группы, и даже официально проводились общегородские смотры школьных ВИА, поэтому Илья с Сашей на удивление легко получили добро от директора школы и приобрели по безналу три электрогитары, стереофонический усилитель «Электрон» с колонками, два малых барабана, «чарлик»[20] и тарелку. На полноценную ударную установку с бас-барабаном выделенных им денег не хватило, но барабанщик Валик Шапошников умудрялся и на двух барабанах играть не хуже Ринго Старра. Дополнительным самодельным усилителем их обеспечил бас-гитарист Ренат Лапшин из параллельного класса, а микрофоны они взяли от своих магнитофонов, и уже через пару недель после приобретения аппаратуры состоялось их первое выступление на школьной сцене. Успех — по школьным меркам — в прямом смысле был оглушительным. Актовый зал не мог вместить всех желающих попасть на их танцевальный вечер, сопровождавшийся таким небывалым ажиотажем, что директору школы пришлось вызвать наряд милиции. Физрук, трудовик и военрук, дежурившие в тот вечер на входе, уже не могли сдержать своими силами наплыв молодежи со всего микрорайона, осаждавшую школу. Когда с помощью милиции парадный вход удалось наконец заблокировать, непрошеные гости зашли с тыла — выбили стекла в мастерской и через нее прорвались в школу.

В актовом зале в это время творилось что-то невообразимое. Первый школьный ВИА на трех электрогитарах и двух барабанах с «чарликом» и тарелкой зажигал так, что публика заходилась в экстазе, как на концертах «Битлз» на пике поразившей тогда мир «битломании». Дабы прекратить это вопиющее безобразие, директор школы вместе с завучем по воспитательной работе ворвались на сцену и начали выдергивать шнуры из розеток. Появление их на школьной сцене поклонники школьного ВИА «приветствовали» недовольным гулом и стали возмущенно притопывать так, что сотрясались стены актового зала. Главными виновниками этой «битломании» районного масштаба Инна Сергеевна считала зачинщиков, то бишь организаторов ВИА — Ладогина и Винника, но особенно их возненавидели военрук с трудовиком. Военрук — за то, что ребята носили неуставные прически, а трудовик — за выбитые их поклонниками окна в мастерских.

Весной 1976 года их школьный ВИА, который они назвали «Крона», стал лауреатом городского конкурса художественной самодеятельности. Перед выступлением на большой сцене Ладогина с Винником вызвали к директору школы на инструктаж и строго-настрого предупредили, чтобы на конкурсе они исполняли только идеологически правильные песни, для чего к ним прикрепили в качестве надзирателя учителя пения.

Никакой необходимости в том не было, ибо учитель пел таким козлиным баритоном, что уши вяли, но Инна Сергеевна, невзирая на возмущение Ильи, была непреклонна — учитель пения будет выступать с ними. Своим беспокойным подопечным она совершенно не доверяла и уже триста раз пожалела о том, что разрешила им организовать школьный ВИА.

Утвержденные районо военно-патриотические песни ребята добросовестно отрепетировали, и не ожидающая никакого подвоха директриса, прослушав их, осталась удовлетворена их исполнением, поскольку звучание было вполне в духе советских ВИА тех лет. Что касается внешнего вида, то ребят даже заставили немного постричься. Вид у Ильи был смиренный, и она, не заметив лукавых чертиков в его глазах, с легким сердцем отправила ансамбль под присмотром учителя пения на конкурс. «Крона» по жребию выступала последней. Когда ребята вышли на сцену, утомленные члены жюри, ожидавшие от них очередной перепевки песни «У деревни Крюково», которую через одного исполняли их предшественники, посмотрели на них с невыразимой скукой. Возглавляющий группу учитель пения держался очень уверенно и всячески старался произвести на жюри «правильное» впечатление. В общем, ничего интересного от этой заурядной «Кроны» не ожидалось. Но когда прозвучали первые гитарные аккорды, зал заметно оживился. На лицах же членов жюри выразилось явное недоумение, но больше всех изумился обладатель баритона. Он добросовестно открывал рот, стремясь попасть в такт, но микрофон выдавал совсем не то, о чем он пытался петь, точнее, вообще ничего не выдавал, так как его отключили в последний момент, а из всех колонок лился только голос Ильи. В утвержденном высокими инстанциями репертуаре не было и быть не могло песни «Yesterday» из репертуара «Битлз», которую Илья спел на русском языке. Его слушали, затаив дыхание, и когда смолкли последние аккорды, зал взорвался аплодисментами. Мнение жюри было единодушным, и «Крона» заняла первое место, что несколько смягчило гнев директрисы и уберегло Илью от расправы: обиженный учитель пения предлагал выгнать всех участников ансамбля из комсомола, однако педсовет его не поддержал. Наоборот, учителя стали делать Илье всяческие поблажки, и вскоре все его тройки волшебным образом превратились в четверки, а за исполнение на школьном вечере битловской «Girl» на английском языке расчувствовавшаяся англичанка даже поставила ему в аттестат «отлично».

Победа на городском смотре школьных ВИА немного реабилитировала ребят перед директрисой, но ненадолго. Следующей их провинностью, возмутившей Инну Сергеевну до глубины души, стал танцевальный вечер, который они отыграли в соседней школе по просьбе ее учеников. Согласовать же с ней это выступление никто и не подумал, поэтому Инна Сергеевна вменила им незаконный вынос из школы музыкальной аппаратуры (то, что отыграв вечер, они вернули все в целости и сохранности, во внимание не принималось). Выгребать от директора за эту самодеятельность пришлось Илье с Сашей Винником. На других участников их школьного ВИА бас-гитариста Рената Лапшина и ударника Валика Шапошникова гнев Инны Сергеевны, как правило, не распространялся. В отличие от Ладогина и Винника, Лапшин и Шапошников были прилежными учениками (Шапошников вообще шел на золотую медаль как круглый отличник). Но главным для Инны Сергеевны было то, что Лапшин и Шапошников были подстрижены, как подобает советским школьникам.

В самый разгар устроенного им разноса за несанкционированный концерт в соседней школе ей вдруг позвонил директор той самой школы и поблагодарил ее за их замечательное выступление. От Инны Сергеевны благодарности они, понятное дело, не дождались. Весь учебный год директриса, которую Илья прозвал «ефрейтор в юбке», тщетно боролась с длинными прическами этих новоявленных школьных «битлов», вплоть до того, что выгоняла их с уроков, а однажды даже дала им на подстрижку свои личные деньги — целых сорок копеек. На эти деньги в 1976 году можно было сделать две мужские стрижки «полубокс», но Илья с Сашей тогда потратили ее деньги на пиво, и, что самое возмутительное, многие учителя, включая и их классного руководителя Веру Марковну Нейменко, явно симпатизировали этим возмутителям спокойствия.

В том году как раз вышел на большие экраны фильм «Розыгрыш» о таком же школьном ВИА, как и у них, и в этом фильме (с участием Дмитрия Харатьяна в главной роли) у московских школьников волосы были намного длиннее, чем у Ильи с Сашей, но «ефрейтор в юбке» была непреклонна и с упорством, достойным лучшего применения, терроризировала их за «битловские» прически. Если утром Инна Сергеевна выставляла на пороге школе заслон по проверке внешнего вида, то Илья с Сашей просто пропускали первые уроки, а учителя их, как правило, покрывали.

Инна Сергеевна, видимо посчитав, что последнее слово непременно должно остаться за ней, не пустила Ладогина и Винника на единый районный выпускной вечер, который для всех школ их района проводился в том году в ДК ХЭМЗ. Это было ее личной местью за то, что накануне Илья с Сашей, решив, что директор школы для них больше не указ, даже слушать ее не стали, когда она потребовала, чтобы они подстриглись на выпускной, и продолжили как ни в чем не бывало репетировать. В принципе, они и сами не особо рвались на столь официальное мероприятие, но неприятный осадок, конечно, остался — все-таки выпускной вечер бывает раз в жизни. Запретить же строптивым выпускникам прийти вечером в школу на вручение аттестата зрелости уже было не во власти директора школы — для отказа выдать им документ, как и всем, в торжественной обстановке нужно было бы придумать более серьезные основания, чем неугодные ей прически выпускников Ладогина и Винника. Аттестаты им директор тогда вручила, но приказала классному руководителю Вере Марковне Нейменко так исправить характеристики, чтобы по окончании школы их не то что в вуз — в тюрьму бы с такими характеристиками не взяли, а сразу бы расстреляли как «врагов народа». Вера Марковна приказ этой самодурши выполнила, но тайком от директрисы сохранила для Ильи его положительную характеристику, однако тот из гордости отказался ее взять и вступил во взрослую жизнь с «волчьим билетом».

После окончания школы Илья и его закадычный друг Винникоша, вместо того чтобы готовиться к вступительным экзаменам в вуз, отправились с палаткой и гитарами в турне по Крыму. Остановились они в Симеизе под скалой Лебединое Крыло. Днем ловили мидий и загорали, а по вечерам играли на гитарах у костра. В один из таких вечеров, когда Илья пел под гитару одну из своих самых любимых песен Джорджа Харрисона «While my guitar gently weeps» («Пока моя гитара нежно плачет»), к ним подошла ослепительно красивая девушка с длинными темно-каштановыми волосами, радужной волной ниспадавшими на ее загорелые плечи. Присев на камень, она зачарованно слушала, как он поет. От взгляда ее карих с зелеными искорками глаз у Ильи перехватило дыхание. Закончив петь, он отложил гитару и подошел к девушке познакомиться. Через полчаса, уединившись на опустевшем пляже, они уже самозабвенно целовались. Девушку звали Анастасия. Илья так вскружил ей голову, что она потеряла счет времени и забыла, что обещала отцу вернуться в пансионат до десяти вечера. Разъяренный отец, застав дочь в два часа ночи в объятиях молодого человека, был вне себя от гнева. Не захотев слушать ее оправданий, он схватил Настю за руку и силой увел ее с собой. На прощание она успела только крикнуть Илье, что завтра утром улетает домой в Москву. Больше ей отец не дал ничего сказать. Илья, разочарованный, вернулся в свою палатку, но до утра так и не смог заснуть. Образ Насти стоял перед глазами, и все его мысли были только о ней. С утра пораньше Илья отправился на автовокзал, надеясь застать ее там с отцом. На первый рейс в аэропорт Симферополя в 6:30 утра Настя не пришла, не было ее на рейсе и в 9:30, и в 12:00. Кассирша сказала ему, что, возможно, его девушка уехала в аэропорт на санаторском автобусе, но Илья даже не знал, в каком санатории она с отцом остановилась, и когда у нее вылет, ему тоже было неизвестно. Море без Насти теперь было не в радость, и на следующий день он уехал домой.