— Мы уходим из замка. Пойдешь с нами?
Абелия посмотрела на нас, на приоткрытую дверь за нашими спинами, и испуганно закачала головой.
— Надо связать и ее тоже.
Абелия от слов Этьена вздрогнула, и прибилась к ногам госпожи.
— Не смей! Ее и так постоянно обижают! — потребовала я.
Этьен задержал взгляд на Абелии.
— Только руки. Не бойся, я все делаю быстро, — связав ей руки за спиной, он конец веревки привязал к ногам Руть.
— А теперь бежим.
Мы вышли через дверь для слуг. На улице была глубокая ночь. Холод отрезвлял. Мы крались к конюшне на другом конце двора. Шаг, еще один. Все ближе, и ближе — уже и очертания коней можно увидеть, и тут нас окликнул один из стражников:
— Чой-то вы посреди ночи во дворе делаете?
— Подыграй, — шепнул Этьен, и вновь изменился до неузнаваемости. Он развернулся к стражнику, и почтительно поклонился. Я поклонилась следом.
— Доброй ночи! — заискивающе начал он. — Не думайте дурного, просто развлечься хотим, да в замке вы же знаете, как госпожа Руть сурова, особливо, когда у барона новая девица! — Этьен положил мне руку на плечи и прижал к себе. Я едва сдержалась, чтоб не дернуться от непрошенной близости.
— Знаю-знаю. Не по нраву придется, так барон всех к себе согнать может. Что, так не терпелось, что рискнуть своей шурой решил?
Этьен гаденько ухмыльнулся и опустил руку ниже. Я охнула и тут же прикрыла рот ладонями.
— Да вы на нее посмотрите! В самом соку же девка, и сама просилась на сеновал, кто ж тут утерпит? Да мы быстро — ни госпожа, ни барон заметить ничего не успеют.
— Сама просилась, говоришь? — теперь стражник внимательно смотрел на меня. — И впрямь хороша.
— Хочешь, после меня ее попробовать?
— Не, после не люблю. Первым буду.
Стражник схватил меня за руку и потащил к конюшне. Я обернулась на Этьена, на тот приложил палец к губам, призывая к молчанию. Не мог же он спасти меня от барона, чтоб отдать стражнику, правда же?! Вновь стало страшно, но, веря Этьену, я молчала. Другие стражники нас не трогали, стоило тому, что тащил меня за руку, обронить пару скабрезных слов. Выгнав мальчишку-конюха, что спал на сваленном у углу сене, стражник кинул меня на него.
Вместо оцепенения, что я испытала перед бароном, во мне поднимался гнев. Хотелось всадить нож в живот этого мерзавца, распоров ему брюхо. Желание было таким сильным, что пришлось сжать руки в кулаки, стараясь сдержать себя.