Корона из незабудок

22
18
20
22
24
26
28
30

— Неженка.

— Сам-то чуть слюни не пустил, когда Милена нас пригласила.

— Стоит ли идти? — забеспокоилась я. — Еды у них и так немного…

— Этьен два дня пропадал в окрестных лесах, так что на ближайшую неделю мяса хватит на всех.

Я согласилась. Собрались в наспех отстроенном сарае — проторном, но пустом. Не было пола — только стены, балки, что стены держат, да крыша с накиданной поверх зеленью. Внутри стоял длинный стол со скамьями. На столе дымились котелки с наваристым супом. Милена и ее помощницы даже успели напечь лепешек на всех. Кто-то принес вина. Старики, женщины, дети и раненые мужчины, кто чувствовал себя получше, сидели за столом, разговаривая. Я подошла к Милене, и попросила небольшую плошку супа принести мне в дом с ранеными.

— Не стоит. За ними присмотрит Клеменс.

— Ей тоже стоит поесть. Нельзя все время находиться среди раненых и умирающих. Это, — я попыталась подобрать подходящее определение. Высасывает душу? Лишает надежды, в собственные силы? Раздавливает тебя, как букашку, за то, что посмела противится божественному замыслу? — …тяжело.

Милена погладила меня по голове, будто слышала все невысказанные слова.

— Клеменс сейчас тоже нездорова. Такое шумное сборище ей только навредит.

— Нездорова? Что же вы раньше не сказали! Что с ней? Ожоги, раны? Ох, а ведь она целыми днями со мной на ногах проводит, да раненых ворочает.

— Перестань кудахтать, — Милена впихнула мне высокую стопку плошек в руки, — и послушай, что тебе старшие говорят. Что ты, что Пьер с Ари — думаете, все в свои почтенные годы о жизни знаете. У Клеменс болит душа, и ты с твоими травами с этим ничего сделать не сможешь. Иногда грехи поглощают нас, и только молитвами и уединением она сможет вылечить себя, если господь позволит.

— Грехи?! Клеменс ни в чем не виновата…же? — начав с возмущения, я закончила робким вопросом. За тихие дни с молчаливой Клеменс мы притерлись друг к другу. Она была скупа на слова, но щедра на знания — делилась новыми обезболивающими и настойками, как лучше за больными ухаживать и на что в первую очередь обращать внимание. Клеменс любила травничество так же, как и я, и впервые я ощутила родство с другим человеком, кроме матушки. Думать, что Клеменс могла быть как-то причастна к произошедшему не хотелось.

— Кто ты такая, чтоб чужие грехи считать? Услышь тебя какой святой отец, от церкви бы отлучил за самонадеянность. Уныние, Мария, тоже грех. И он разъедает и отравляет душу не слабее разврата или жадности. Так что оставь Клеменс одну. Ей лучше знать, как бороться со своими демонами.

Что-то в этих словах звучало неправильно. Но я не знала, как помочь, и послушала Милену. Расставила плошки и села рядом с Джоном. Тот привычно припирался с Этьеном, на этот раз что-то об оружии. Милена дала старцу, у которого тряслись руки, первым попробовать похлебку. Тот одобрительно кивнул, и все радостно принялись накладывать себе еду. Мы, как гости, ждали своей очереди вмести с детьми, но, завидев это, Милена сама подошла и плюхнула нам похлебку до краев миски.

— Нечего тут лишнюю скромность показывать. На ровне со всеми работаете, на ровне со всем и кушайте.

Похлебкой этой даже дворяне бы не побрезговали: наваристая, с большими кусками оленины, крупой, и успевшими вырасти душицей да шафраном, закуской шли куриные яйца и лепешки. В моей деревне весной таких пиров не бывало: хороших охотников не было, и все довольствовались оставшимися с зимы запасами круп, яйцами да хлебом. Тут же даже вина хватало на всех. Видя мое замешательство, Пьер, во все щеки уплетающий ужин, объяснил:

— Это все благодаря вам. Красивый господин не только оленины раздобыл, еще и зерно с вином из соседней деревни вчера привез.

— Красивый господин?! — я растерянно посмотрела на Джона. Когда только успел?

— Видишь, Мария, — начал Этьен, — даже дети способны способны узреть то, на что ты так отчаянно не обращаешь внимания, ведь моя красота…

Договорить он не смог, потом что Джон положил ему в рот кусок мяса из своей тарелки. Этьен не растерялся, и, облизнувшись, начал с чавканьем жевать.