Аня из Инглсайда

Мгновенно стало казаться неприличным и нелепым иметь большую семью.

— У тебя, я полагаю, нет ни одного, — заметила Аня.

— Ты знаешь, я никогда не любила детей. — Кристина пожала своими великолепными плечами, но ее голос звучал немного резко. — Боюсь, я не из тех, у кого есть этот материнский инстинкт. Я, право, никогда не думала, что единственное предназначение женщины — приносить детей в этот и так уже переполненный мир.

Затем они пошли в столовую. Гилберт повел Кристину, доктор Муррей — миссис Фаулер, а доктор Фаулер, маленький толстый мужчина, который не мог вести беседу ни с кем, кроме коллеги-доктора, повел Аню. Аня чувствовала, что в комнате довольно душно. Ощущался какой-то таинственный, немного дурманящий запах. Возможно, миссис Фаулер жгла какие-то благовония. Меню было великолепным, но Аня ела машинально, без всякого аппетита, и улыбалась, улыбалась, пока не почувствовала, что от нее не осталось ничего, кроме этой улыбки. Она не могла отвести глаз от Кристины, которая не переставала улыбаться Гилберту. Ее зубы были так красивы… даже слишком красивы. Они выглядели как реклама зубной пасты. Кристина очень выразительно играла руками, когда говорила. У нее были прелестные руки, довольно, впрочем, крупные.

Она говорила Гилберту что-то о циклических скоростях жизни. И что она только имела в виду? Знала ли это она сама? Затем они как-то неожиданно перешли к мистериям, представляющим Страсти Господни.

— Ты когда-нибудь была в Обераммергау?[20] — спросила Кристина Аню, хотя она отлично знала, что Аня там не была! Почему самый простой вопрос звучал как дерзость, когда его задавала Кристина? — Конечно, семья ужасно связывает тебя, — сказала Кристина. — Ах, как ты думаешь, кого я встретила в прошлом месяце, когда была в Галифаксе? Ту твою маленькую подружку, которая вышла за ужасно некрасивого священника… как это его звали?

— Джонас Блейк, — сказала Аня. — Филиппа Гордон вышла за него. И я никогда не считала его ужасно некрасивым.

— Неужели? Конечно, о вкусах не спорят. Ну, короче, я встретила их. Бедная Филиппа!

В устах Кристины слово «бедная» звучало весьма впечатляюще.

— Почему бедная? — спросила Аня. — Я думаю, она и Джонас очень счастливы.

— Счастливы! Моя дорогая, если бы ты видела, где они живут! В жалкой рыбачьей деревушке, где большое событие, если свиньи заберутся в сад! Мне говорили, что этот Джонас имел хороший приход в Кингспорте, но оставил его, так как счел, что его долг переехать к рыбакам, которые нуждаются в нем. Терпеть не могу таких фанатиков! "Как можешь ты жить в таком отрезанном от мира месте?" — спросила я Филиппу. Знаешь, что она сказала?

Кристина выразительно взмахнула своими красивыми, со множеством колец, руками.

— Возможно, то же самое, что я сказала бы о Глене святой Марии, — ответила Аня. — Это единственное место в мире, где я хотела бы жить.

— Подумать только, что ты так довольна своей деревней, — улыбнулась Кристина. («О, этот ужасный рот, полный зубов!») Неужели у тебя действительно никогда не возникает желания расширить горизонты твоей жизни? Ты была довольно честолюбива, если я правильно помню. Разве ты не писала довольно талантливые вещи, когда была в Редмонде? Немного фантастические и причудливые, конечно, но все же…

— Я писала их для людей, которые все еще верят в сказочную страну. Их на удивление много, и они любят получать известия из той страны.

— И ты совсем забросила это занятие?

— Не совсем, но теперь я пишу «живые послания»[21], — сказала Аня, думая о «Джеме и компании».

Кристина удивленно взглянула на нее, не узнав цитаты. Что Аня Ширли имела в виду? Впрочем, она славилась в Редмонде своими туманными речами. Она удивительно хорошо сохранилась, но, вероятно, она из тех женщин, что, выйдя замуж, перестают думать. Бедный Гилберт! Она подцепила его раньше, чем он поступил в Редмонд. У него никогда не было ни малейшего шанса освободиться от нее.

— Хоть кто-нибудь еще ест в наши дни миндаль-двойчатку? — спросил доктор Муррей, только что расколовший двойной орех.

Кристина обернулась к Гилберту.