– Идеи есть? – спрашивает Елисей.
Катя прищуривается, глядя вверх, и морщит губы, водя ими из стороны в сторону.
– Вообще-то, есть. Герой становится злодеем ради благой цели. Довольно распространенный сюжетный ход. Мне нужно немного времени, чтобы все расписать.
– Супер! – Елисей хлопает по коленям и встает. – Тогда встретимся завтра и обсудим все на свежую голову. Лана, проводишь меня до двери?
– Конечно, – говорю я и поднимаюсь, превозмогая дрожь в теле.
Елисей прощается с папой, который сидит на диване в гостиной, крепким рукопожатием, и мы выходим в коридор. Непослушными пальцами заправляю склеенные лаком волосы за уши, наблюдая, как Елисей надевает куртку и туфли. Шагаю к двери и кричу, обернувшись:
– Пап, я скоро вернусь!
– Целуйтесь дома, в подъезде холодно! – отзывается он.
– Не выходи, – говорит Елисей, первый касаясь дверной ручки. – Там и правда холодно.
Он распахивает дверь и гладит меня по голове, с улыбкой глядя в глаза.
– Но… – сбивчиво произношу я, ощутив болезненный удар в ребра.
– Выспись как следует.
Елисей покидает квартиру. Сердце рваными прыжками поднимается вверх к горлу, воздуха не хватает. Выбегаю на лестничную клетку в одних носках и несусь вниз. Елисей ловит меня в конце пролета и тут же усаживает на подоконник, крепко стискивая талию:
– С ума сошла?! Что это за прыжок веры, еще и босиком по бетону?!
– Мы с тобой не поговорили.
– О чем?
– О записи.
– А что о ней говорить?
– Я должна извиниться и… – бормочу, опуская голову.
– За что извиниться, Лана? Все, что там сказано, я слышал от тебя и в лицо. Это ведь было в самом начале, верно? Тогда я считал тебя чокнутой сталкершей, а ты меня – зазнавшимся козлом. Это не новость. Ну а про челку… Я ведь подстригся. Проблема решена.