Сто лет одиночества

Прошло несколько часов, прежде чем он, лежа без сна в духоте москитной сетки, спросил себя, не стояло ли время на месте в течение всех девятнадцати лет, которые он провел в этом приходе. Перед своим домом он услышал топот сапог и звон оружия, предшествовавшие в другие времена винтовочным выстрелам. Только на этот раз топот стал слабеть, вернулся через час и удалился снова, а выстрелы так и не прозвучали. Немного позже, измученный бессонницей и жарой, он понял, что уже давно поют петухи.

IX

Матео Асис попытался установить по крикам петухов, который час. Наконец его, словно на волне, вынесло в явь.

– Сколько времени?

Нора Хакоб протянула в полутьме руку и взяла с ночного столика часы со светящимся циферблатом. Ответ, который она должна была дать, разбудил ее совсем.

– Полпятого, — сказала она.

– Дьявол!

Матео Асис соскочил с постели, однако головная боль и металлический вкус во рту заставили его умерить стремительность своих движений. Он нащупал в темноте ногами ботинки.

– Еще чуть-чуть, и меня бы застал рассвет, — сказал он ей.

– Вот бы хорошо было, — отозвалась она и, включив ночник, снова увидела его знакомый хребет с выступающими позвонками и бледные ягодицы. — Тогда тебе пришлось бы просидеть здесь до завтра.

Она была совсем нагая, край простыни едва прикрывал ее пах. При свете лампы голос ее терял свое спокойное бесстыдство.

Матео Асис обулся. Он был высокий и плотный. Нора Хакоб, уже два года принимавшая его от случая к случаю, мучилась от необходимости молчать о мужчине, который казался ей созданным для того, чтобы женщина о нем рассказывала.

– Ты растолстеешь, если не будешь за собой следить, — сказала она. — Если бы мужчины рожали, они бы не были такие бесчувственные.

Он прошел в ванную и помылся, стараясь не вдыхать воздух глубоко — любой запах сейчас, на рассвете, был ее запахом. Когда он вернулся, она уже сидела на постели.

– Как-нибудь на днях, — сказала Нора Хакоб, — мне надоест играть в прятки, и я расскажу всем обо всем.

Он взглянул на нее только когда оделся совсем. Она вспомнила о своих отвислых грудях и, продолжая говорить, подтянула простыню к подбородку.

– Не верю, что придет время, — сказала она, — когда мы сможем позавтракать в постели и остаться в ней до вечера. В пору вывесить самой на себя листок.

Матео Асис весело рассмеялся.

– Старый Бенхаминсито тогда умрет, — сказал он. — Кстати, как он поживает?

– Представь себе — ждет, чтобы умер Нестор Хакоб.