Сто лет одиночества

– Понятно, господин лейтенант.

– Вот так-то, — заключил алькальд. — А ухо держать востро.

Запирая церковь после службы, которую он начал на час раньше, чтобы успеть закончить до сигнала трубы, падре Анхель почувствовал запах падали. Вонь появилась и исчезла, так и не заинтересовав его, но позднее, когда он поджаривал ломтики зеленых бананов и подогревал молоко к ужину, падре понял ее причину: Тринидад заболела, и с субботы никто не выбрасывает дохлых мышей. Он вернулся в храм, очистил мышеловки и отправился к Мине, жившей метрах в двухстах от церкви.

Дверь ему отворил сам Тото Висбаль. В маленькой полутемной гостиной, в которой стояли где попало табуретки с обитыми кожей сиденьями, а стены были увешаны литографиями, мать и слепая бабушка Мины пили из чашек какой-то горячий ароматный напиток. Мина делала искусственные цветы.

– Уже прошло пятнадцать лет, падре, — сказала слепая, — как вы последний раз были у нас в доме.

Это и вправду было так. Каждый день проходил он мимо окна, у которого сидела и делала бумажные цветы Мина, но в дом не заходил никогда.

– Как летит время, — сказал падре, а потом, давая понять, что торопится, повернулся к Тото Висбалю. — Хочу попросить вас о любезности: пусть Мина с завтрашнего дня последит за мышеловками. Тринидад, — объяснил он Мине, — с субботы больна.

Тото Висбаль не возражал,

– Только время тратить попусту, — вмешалась слепая. — Все равно в этом году конец света.

Мать Мины положила старухе на колено руку, чтобы та замолчала, однако слепая ее руку сбросила.

– Бог наказывает суеверных, — сказал священник.

– Написано, — не унималась слепая, — кровь потечет по улицам, и не будет силы человеческой, которая сможет ее остановить.

Падре обратил к ней полный сострадания взгляд. Она была очень старая, страшно бледная, и казалось, что ее мертвые глаза проникают в самую суть вещей.

– Будем тогда купаться в крови, — пошутила Мина.

Падре Анхель повернулся к ней и увидел, как она с иссиня-черными волосами и такая же бледная, как ее слепая бабушка, вынырнула из облака лент и разноцветной бумаги. Она казалась аллегорической фигурой из живой картины на какой-нибудь школьной вечеринке.

– Воскресенье, а ты работаешь, — упрекнул он ее.

– Я уж ей говорила, — снова вмешалась слепая. — Дождь из горячего пепла просыплется на ее голову.

– Бог труды любит, — с улыбкой сказала Мина.

Падре по-прежнему стоял, и Тото Висбаль, пододвинув табуретку, снова предложил ему сесть. Он был тщедушный, с суетливыми от робости движениями.

– Спасибо, — отказался падре Анхель, — я спешу, а то комендантский час застанет меня на улице.