Смерть пахнет сандалом

В тот день он напился вдрызг, да и селяне тоже нагрузились так, что валялись вповалку. Эта пирушка прогремела на весь уезд и на долгое время стала темой ожесточенных пересудов. О большом изумрудном кочане капусты слухи ходили вообще как о чуде из чудес. Поговаривали, что в нем устроен механизм с потайным ходом, другим не открыть, как ни пытайся, а начальник Цянь палочками в кочерыжку тыкнул, кочан тут же распустился, как лотос, на десяток лепестков, и на вершине каждого лепестка сияло по целой жемчужине.

Вскоре все знали, что новоприбывший начальник уезда – муж внучатой племянницы Цзэн Гофаня. У него и вид величественный, и растительность на подбородке можно по красоте сравнить с роскошной бородой Гуань Юньчана. У начальника уезда не только вид представительный, он еще и цзиньши в двух списках, первый кандидат на должность. Человек талантливый и красноречивый. Выпьет тысячу стопок и не пьянеет, а если напьется, то не теряет головы. Как говорится, яшмовое дерево на ветру, весенние горы под дождем. К тому же супруга начальника уезда – женщина из поистине знатного рода, не только необычайная красавица, но и обладает несравненной добродетелью. Их появление непременно должно было принести народу уезда Гаоми великое счастье.

2

В Гаоми на северо-востоке Китая был еще один человек с великолепной бородой. Этот муж по фамилии Сунь, именем Бин, возглавлял труппу маоцян.

«Кошачья опера» – это театральное представление, которое зародилось и развилось именно в Гаоми. Оно отличается прекрасным пением и особым подходом к актерской игре, насыщено мистикой и в полной мере отражает душу народа Гаоми. Сунь Бин – реформатор и продолжатель традиций этого театра, пользуется высоким авторитетом в своей среде. Исполняет арии в амплуа бородатых молодцев[64], никогда не использует накладные усы и бороду, потому что со своими собственными у него выходит более естественно. Деревенскому богатею Лю особо нравился драгоценный Сунь, и он устроил для него угощение. Сунь Бин ел и пил. За одним столом с ним сидел некий Ли У, служивший в охране управы. Во время застолья Ли У, как официальное лицо, сидел на самом почетном месте. Он громогласно распространялся обо всем, что касалось начальника уезда: о его высказываниях и манерах, о его вкусах и пристрастиях. Наконец, в запале своих речей Ли У заговорил о бороде начальника.

Хотя Ли У был в отпуске, он был одет по полной форме, не было при нем лишь черно-красной дубинки. Он оживленно жестикулировал, орал во всю глотку, пугая сидевших рядом с ним простых селян так, что они глядели на него, широко распахнув глаза и открыв рот, и совсем забывали про еду и питье. Навострив уши, они слушали его разглагольствования, во все глаза смотрели, как он брызгает слюной во все стороны. Сунь Бин много путешествовал и считался человеком многоопытным, обычно, когда Ли У не было в их компании, обязательно оказывался в центре внимания, но если Ли У задерживался с утра до вечера, то на Сунь Бина уже никто и не смотрел. Артист попивал чарку за чаркой, закатывал глаза и фырканьем выказывал свое презрение к прихвостню. Но никто не обращал на него внимания, и уж тем более Ли У не замечал, что за столом сидит человек, достойный его, он знай лишь живописал бороду начальника:

– … У простого человека в бороде в лучшем случае не больше тысячи восьмисот волосков, а сколько в бороде начальника, угадайте? Хэ-хэ, не знаете? Так и не угадаете! В прошлом месяце я с начальником ездил по уезду разбираться в быте народа, так от нечего делать мы и разговорились. Начальник спросил меня: «Ли, угадай, сколько у меня волос в бороде?» Я говорю, мол, начальник, ну как я могу угадать. А он в ответ: «Почти уверен, не угадаешь! Этих волосков у меня девять тысяч девятьсот девяносто девять! Без одного десять тысяч! Жена мне посчитала». Я спрашиваю: «Как можно столько волос точно сосчитать?» Начальник говорит: «Жена у меня – человек обстоятельный, умница, каких поискать, сто волосков отсчитает и тут же ниточкой завяжет, а потом считает дальше. Никакой ошибки быть не может». Я говорю: «Барин, если у вас вырастет еще один волосок, составится же целое число!» А он отвечает: «Ты, Ли, не понимаешь, в мире больше всего избегают чего-то совершенного! Глянь на луну на небе: вот какая круглая, но тут же идет на убыль. Плоды на деревьях созревают и сразу падают на землю. В любом деле должен быть небольшой недочет, только тогда счастье сможет продержаться долго. Девять тысяч девятьсот девяносто девять – самое счастливое и самое большое число в Поднебесной. Ни простолюдину, ни сановнику не додуматься до иероглифа «десять тысяч», до заключенной в нем сокровенной тайны. Усвой это хорошенько, Ли!» Эти беспредельно загадочные слова начальника я до сего дня понять не могу. Потом он снова обратился ко мне, сказав: «Ли, о том, сколько у меня волосков, во всем мире знают лишь трое: ты, я и моя жена. Тебе следует держать язык за зубами. Если это число выплывет наружу, то не миновать беды, нас всех ждет большое несчастье».

Ли У поднял чарку с вином, сделал глоток, взял палочки, поковырялся в тарелке и фыркнул. Было ясно, что еда ему была не по нраву. В конце концов он подцепил росток зеленой фасоли и с хрустом разжевал его коренными зубами. Наевшись, он мрачно поскрипел зубами, как мышь. Тут прибежал со свининой сын хозяина Лю. От блюда валил пар. Деликатес специально поставили перед Ли У. Сынок вытер замасленной рукой пот со лба и, будто извиняясь, произнес:

– Не уважили мы вас, почтенный дядюшка Ли, мы из крестьян, хорошую еду не готовим, угощайтесь.

Ли У смачно сплюнул на пол застрявший в зубах росток зеленой фасоли, потом стал палочками барабанить по столу, разглагольствуя явно невеселым, снисходительно дружеским тоном:

– Почтенный Лю, вот в чем ты не прав! Считаете, я поесть пришел? Если бы твой дядюшка хотел наесться от пуза, то устроился бы в ресторанчике, где и рта раскрывать не надо, одно за другим на столе появляются и трепанги с абалонами, верблюжье копыто и медвежья лапа, голова обезьяны и ласточкино гнездо. Во-первых, ешь, во-вторых, пробуешь, в-третьих, любуешься – вот это я понимаю, пирушка! А у тебя здесь что? Два блюдца недоваренных ростков фасоли, тарелка переваренной вонючей свинины, кувшин кислого желтого вина, ни горячего, ни холодного. Это у вас считается пиром на весь мир? Такое жалкому актеришке подают! Мы к тебе приходим, чтобы, во-первых, превозносить твоего отца, сохранять его лицо, во-вторых, поболтать с земляками. Твой дядюшка вечно в хлопотах, прямо огонь из задницы пышет, выкроить время ему ой как непросто!

Слушая поношения и наставления Ли У, сынок хозяина кивал и кланялся, а воспользовавшись тем, что Ли У закашлялся, убежал со всех ног.

– Хозяин Лю ведь тоже считается грамотным селянином, – сказал Ли У, – как он воспитал такую деревенщину?

Все смущенно притихли, не смея отвечать на слова Ли У. Разгневанный Сунь Бин протянул руку, придвинул к себе тарелку свинины, стоявшую перед Ли У, со словами:

– Великий посыльный Ли привык к деликатесам. А вы перед ним ставите тарелку жирной свинины. Разве не ясно, что такое ему приелось? Простому народу набить брюхо простой едой – в самый раз смазать кишки, а также погадить вволю!

При этом он, ни на кого не глядя, отправлял кусок за куском в рот свинину в масле и соевом соусе. Ел и приговаривал себе под нос:

– Славная вещь, славная, поистине, мать твою, отменное кушанье!

Ли У сердито уставился на Сунь Бина, но тот даже головы не поднял. Его раздражение не нашло отклика, оставалось лишь с разочарованием отступить. Он обвел взглядом присутствующих, скривил рот и покачал головой, выказывая презрение вышестоящего, который столкнулся с беспомощностью нижестоящих. Сидевшие за столом, опасаясь скандала, стали выпивать за здравие друг друга. Ли У тоже осушил чарку, вытер рот рукавом и возобновил разговор, который оборвал. Он сообщил господину Лю:

– Земляки, мы все – братья, желаем друг другу добра, поэтому я поведал вам секрет бороды начальника. Мы с вами породнились, хоть и не родственники. Земляки, вы услышали мой рассказ, а теперь пусть мои слова переварятся у вас в животе и покинут ваше тело навсегда. Ни в коем случае нельзя делиться этой историей с кем-то еще. Если мой рассказ выйдет за пределы этого стола и дойдет до ушей начальника, то ваш брат лишится напрочь причитающейся ему пиалы риса. Об этих делах должны знать лишь трое: начальник уезда, его жена и я. Покорнейше прошу вас сохранить мою тайну, будьте добры!

Ли У покрыл ладонью сжатую в кулак руку и отвесил всем малый поклон. Народ загудел в ответ: