– Не беспокойся, виданное ли дело, чтобы мы, земляки из северо-восточного края, подвели такого человека, как вы, господин Ли! Мы все – соседи! Только и ждем, чтобы погреться в лучах вашей славы. Как это мы будем болтать, чтобы навредить вам?
– Как раз потому, что мы все свои. А братья не боятся давать волю языкам. – Ли У снова опрокинул чарку и негромким голосом таинственно начал: – Начальник часто зовет вашего брата к себе в канцелярию побеседовать. Мы сидим друг против друга, совсем как братья, пьем желтое вино, закусываем собачатиной и говорим обо всем под Небесами: от древности до наших дней, от Китая до чужеземных стран. Начальник – человек многомудрый, нет такого другого в мире, обо всем он знает. Пить желтое вино и есть собачатину нашему начальнику очень нравится. Как-то мы с ним заболтались до полуночи, и встревоженная жена послала за нами служанку. Та постучалась в окно: «Барин, супруга говорит, время позднее, пора заканчивать!» – «Мэй Сян, – ответил начальник, – возвращайся и скажи жене, чтобы отходила ко сну без меня, а я тут с Ли еще посижу!» Вот жена начальника на меня зуб и заимела. Захожу я на женскую половину по делам и как раз столкнулся с ней. «Постыдился бы, Ли, – сказала она, останавливая меня, – всю ночь с хозяином болтал о том о сем, даже меня в сторону задвинул. Высечь, что ли, тебя, негодный?» Я напугался и затараторил: «Секите, секите, госпожа!»
Тут в разговор встрял
– Братец Ли, вот не знаю, как выглядит супруга начальника уезда, говорят, рябая она…
– Ерунда это! Сущая ерунда! Того, кто говорит такое, надо после смерти поместить в ту часть преисподней, где вырывают языки! – Ли У побагровел и раздраженно продолжал: – Вот что скажу тебе, Мада… У тебя в голове что ли сплошное соевое молоко или одна каша? У тебя там полно всяких людей по фамилии Чжао, Цянь, Сунь, Ли, Чжоу, У, Чжэн и Ван, да еще всевозможные фразочки, типа «Небо темно, а земля желта» да «Вселенная беспредельно широка»[66]. Почитал ты все это, и на этом забросил книги?! Даже не хочешь пошевелить мозгами и подумать, из какой семьи супруга начальника уезда! Она же настоящая дама из высшего общества, драгоценная жемчужина на ладони. С детства она была окружена мамками и няньками, толпы служанок ходили за ней, в доме она знала только чистоту, даже если печенька к Празднику Весны[67] упадет на пол, и то ни пылинки к ней не пристанет. Ну как в таком доме она могла заразиться какой-нибудь оспой? А если она не болела оспой, то откуда взяться оспинкам? Если только ты ей, Мада, кожу ногтями сам и не разодрал!
Все невольно расхохотались. Тощее лицо Мады залилось краской от стыда, и он, признавая, что не прав, произнес:
– Верно, верно, как такая небожительница могла заболеть какой-то оспой! Отвратительная молва!
Ли У покосился на Сунь Бина и тарелку перед ним, на которой уже совсем не осталось мяса, сплюнул и продолжал:
– У нас с начальником Цянем установились самые что ни на есть братские отношения. Он сам как-то сказал мне: «Ли, мы с тобой поистине от природы подходим друг другу, не знаю уж почему, но чувствую, что мы с тобой соединены сердцами, легкими, внутренностями, желудками…
Сунь Бин презрительно рассмеялся, чуть ли не выплевывая все бывшее у него во рту мясо. Повертев шеей, он все-таки проглотил мясо и сказал:
– Значит, если начальник Цянь наедается, и ты голодным не остаешься?
Ли У рассердился:
– Сунь Бин, ты что такое говоришь? Актеришка! С утра до вечера играешь всех этих императоров, генералов и ученых, но ничего не смыслишь в преданности, гуманности и справедливости, воспеваемых до облаков, и не знаешь, как вести себя! На стол выставили такое яство, а ты ешь все один. Как еще у тебя хватает наглости с таким полным ртом, что масло наружу течет, влезать в разговор, говорить гадости и молоть чепуху!
Сунь Бин усмехнулся:
– Если вам даже эти ласточкины гнезда, верблюжьи копыта и медвежьи лапы приелись, как можно принимать близко к сердцу тарелку жирной свинины?
– Ты душонкой подлого человека меришь сердце благородного мужа! – сказал Ли У. – Считаешь, я это за себя говорю? Я за всех присутствующих здесь почтенных братьев заступаюсь!
Сунь Бин снова усмехнулся:
– Они уже досыта твою задницу зализали, зачем им еще мясо есть?
Толпа злобно загудела и стала на все лады ругать Сунь Бина. Сунь Бин ничуть не рассердился, смел с тарелки остатки мяса, оторвал себе кусок пампушки и насухо вытер им остававшийся соус. Потом сыто рыгнул, закурил трубку и довольно затянулся.
Покачав головой, Ли У вздохнул: