…Вечером 6 июля 1905 года, в день отъезда Витте на Портсмутскую мирную конференцию, у пятиэтажного доходного дома Дубровина остановился экипаж с взмыленными лошадьми. Выскочивший из кареты человек в алой черкеске и большой мохнатой папахе, звеня шпорами, неистово затрезвонил колокольчиком в дверь квартиры домохозяина.
– Где хозяин? – с сильным акцентом закричал горец в лицо перепуганной прислуге.
Не дожидаясь ответа, он ловко проскочил мимо лакея и лихо козырнул вышедшему на шум главе русских черносотенцев статскому советнику доктору Дубровину. Того вечерний переполох оторвал от ужина – Дубровин что-то дожевывал и не успел даже снять заткнутую за воротник салфетку.
– Адъютант его сиятельства князя Шеваршидзе[214]! – отрапортовал ему визитер. – Князь шлет вашему превосходительству горячий привет и просит незамедлительно оказать медицинскую помощь его любимому племяннику, сыну Владетельного князя Абхазии. Вся надежда только на вас, господин доктор! Прошу, дорогой, быстрее!
– Племяннику князя Шеваршидзе? – доктор Дубровин сдернул наконец, салфетку и уставился в немолодое лицо адъютанта. – Но что с ним случилось?
– Он ехал верхом из Царского Села в городскую квартиру. Лошадь испугалась конки и сбросила седока. Прошу вас, доктор, быстрее! Ему всего тринадцать лет… У меня карета…
– Я вообще-то уже не практикую, господин адъютант, – медлил Дубровин. – И могу порекомендовать очень знающего доктора. Он живет неподалеку….
Адъютант оскалился и взялся рукой за рукоятку кинжала в богатых ножнах.
– Ты что, ишак, не понимаешь – кто тебя просит?! – заорал он. – Князь состоит в ближайшем окружении императрицы-матери! Он тебя в порошок сотрет!
– Попрошу без оскорблений!
Дубровин побледнел – то ли от возмущения, то ли от страха. Бес бы их знал, всех этих горцев с горячей кровью! Выхватит сейчас кинжал и выпустит кишки… Впрочем, и с матерью государя-императора Николая II ссориться не следовало.
– Хорошо, – согласился он. – Хорошо, я только захвачу свой докторский чемоданчик.
– Спасибо, дорогой!
– «Спасибо»? Имейте в виду только, м-молодой человек, я вхож к его величеству, и непременно поставлю его при случае в известность о том, как меня оскорбляли и унижали в собственной доме!
– На! – горец упал на колени, выхватил кинжал и протянул его рукояткой вперед ошарашенному доктору. – На, убей, сердце мое вырежи! Только прости и поехали быстрее, прошу!
– Ладно, ладно, встаньте! Прислуга смотрит, – начал отходить Дубровин. – Пошли…
Русскому человеку нигде спокойного житья нет, мрачно размышлял доктор и общественный деятель Дубровин, шагая за алой черкеской. То жидовня революционная проходу не дает со своими бомбами, то дикие горцы с Кавказа понаехали в несметных количествах. До столицы добрались, у самого престола гнездо свое свили, проклятые!
– Прошу! – горец распахнул дверцу кареты с блеснувшим гербом.
Он не слишком вежливо подпихнул Дубровина вглубь кареты и сел рядом, успев гаркнуть кучеру: «Гони!»
Карета понеслась. Чуть отдышавшись, доктор повернулся к адъютанту: