– Не надо листать старый календарь, дед.
Когда выпили по третьей, отец снова заговорил:
– Вот у нас в семье и летчик появился. Когда-то твой отец тоже проходил осмотр на летчика, да вот не прошел из-за шрама, а теперь Сянцюнь наконец осуществил мечту нашей семьи.
– Подумаешь, летчик, – скривил губы Сянцюнь, – ничего особенного. Чтобы действительно продемонстрировать свои способности, надо в большие чиновники идти, большие деньги делать!
– Как можно говорить такое? – Отец поднял рюмку, осушил ее одним глотком и грохнул об стол. – Летчик – это же дракон, феникс среди людей[24]. Если бы тогда Ван Сяоти, тетушкин избранник, стоял как зеленая сосна, обосновался как медный колокол, шел бы своим путем доблестно и браво… Не нашла бы на этого подлеца такая дурь, как улететь на Тайвань, вполне возможно, теперь был бы командующим военно-воздушными силами…
– Вот как? – поразился Сянцюнь. – Так бабулин муж не тот, что лепит глиняные фигурки? При чем здесь летчик?
– Дело прошлое, не будем об этом, – попытался закончить этот разговор старший брат.
– Ну уж нет, – не сдавался Сянцюнь. – Нужно порасспросить об этом бабулю. Ван Сяоти улетел на самолете на Тайвань? Ничего себе, просто потрясающе!
– Не ищи потрясающего, – с глубокой грустью сказал старший брат. – Человек должен любить свою страну, тем более солдат, не говоря уже о летчике. Люди могут заниматься воровством, грабежом, убийствами, поджогами… Я хочу сказать, никогда не нужно идти на предательство, предатели навеки покрывают себя позором, ничем хорошим это не заканчивается…
– Похоже, тебя запугали, – пренебрежительно заявил Сянцюнь. – Ведь Тайвань – часть нашей Родины, слетать туда посмотреть – очень даже неплохо.
– Даже думать не моги! – сказала жена старшего брата. – С такими мыслями нечего и в летчики идти. Погоди вот, я военкому Лю позвоню.
– Не волнуйся, мама, – отвечал мой племянник, – что я, глупый? Неужели ты считаешь, что я лишь о себе думаю и вас в расчет не принимаю? К тому же нынче Гоминьдан и компартия Китая – одна семья, если я улечу, меня должны вернуть обратно.
– Это традиционные устои нашей семьи Вань, – продолжал старший брат. – А этот Ван Сяоти – ублюдок, мерзавец безответственный, он твоей бабуле всю жизнь поломал!
– Кто тут меня поминает? – раздался звонкий голос, и вошла тетушка, прищурившись от яркого света. Она отвернулась и надела небольшие темные очки, отчасти перебарщивая и немного с юмором. – Кому нужна такая большущая лампа? Как ваша прабабушка говаривала, хоть и впотьмах ешь, мимо рта не пронесешь. Электричество – это уголь, а уголь люди добывают, дело нелегкое, три тысячи чи под землей, настоящий ад при жизни. Продажные чиновники нелегально владеют шахтами, а жизнь шахтеров не стоит и горсти праха. Каждый кусок угля в крови! – Она стояла, упершись правой рукой в бок, большой палец и мизинец с безымянным пальцем левой руки сложены, указательный со средним сложены вместе и вытянуты вперед, рукава широко распространенного в семидесятые годы «дакронового» армейского френча высоко закатаны, располневшая, седоволосая, она смахивала на партработника уездной коммуны периода после «культурной революции». В душе у меня поднялся целый сонм переживаний, такова уж наша красавица тетушка, этот полностью раскрывшийся цветок лотоса[25].
Старший брат с женой долго обсуждали, приглашать тетушку на банкет или нет. Обратились к отцу, который, поразмыслив, сказал:
– Да пусть ее, она теперь… Все равно она и в деревне-то не живет… Потом еще поговорим…
При ее появлении всем стало неловко. Все сразу встали, обомлев от неожиданности.
– Что же это, всю жизнь прожила на чужбине, а вернулась в родной дом, так и сесть некуда? – съязвила тетушка.
Все тут же откликнулись, стали наперебой уступать место, возникла суматоха.
– Первая, кого мы собирались пригласить, были вы, почтенная, – торопливо объяснялись старший брат с женой. – Вы у нас в семье Вань главная, первое кресло всегда за вами.