М а к и к о. Мой отец близко знаком с отцом Исао, к тому же отец любит молодежь, и Исао часто бывал у нас в гостях, мы относились к нему как к родственнику.
П р е д с е д а т е л ь. Когда и где вы в последний раз
видели обвиняемого?
М а к и к о. Вечером 29 ноября прошлого года. Он приходил к нам домой.
П р е д с е д а т е л ь. В представленном вами дневнике нет ошибки?
М а к и к о. Нет, ваша честь.
П р е д с е д а т е л ь…Теперь пусть задает вопросы
защита.
Х о н д а. Спасибо. Скажите, это дневник, который вы вели в прошлом году?
М а к и к о. Да.
Х о н д а. Вы, можно сказать, ведете его в свободной форме, в течение долгих лет поверяете ему свои мысли и чувства?
М а к и к о. Да, именно так. Я время от времени записываю туда стихи…
Х о н д а. Вы всегда делали так: не с новой страницы, а только пропустив строку, переходили к событиям следующего дня?
М а к и к о. Да. Несколько лет назад я стала писать помногу, поэтому если начинать каждый раз с новой страницы, то даже при свободной форме осенью уже не останется страниц, поэтому я стала писать таким образом.
Х о н д а. Итак, вы можете засвидетельствовать, что запись 29 ноября прошлого года, строго говоря, 29 ноября 7-го года Сёвы[76] была сделана вечером того дня, а не дописана позже?
М а к и к о. Да. Я веду дневник каждый день. И в тот день перед сном я писала в нем.
Х о н д а. Я зачитаю из записи, относящейся к 29 ноября 7-го года Сёвы только ту часть, которая имеет отношение к моему подзащитному.
«…Вечером в восемь часов неожиданно зашел Исао. Мы с ним какое-то время не виделись, но почему-то в тот вечер его лицо стояло у меня перед глазами, может быть, я вышла в прихожую еще до того, как он позвонил в дверь, потому что мной двигало какое-то странное предчувствие. Он, как обычно, был в ученической форме, обут в гэта, но, взглянув в его лицо, я почувствовала что-то необычное. Лицо жесткое, ведет себя как чужой. Он все старался вручить мне бочонок, который держал в руках: „Это мать просила передать. Устрицы пришли из Хиросимы, решили поделиться с вами”. В полумраке прихожей вода в бочонке словно причмокивала.
Исао нервно отказывался зайти, ссылаясь на занятия, но по лицу было видно, что он говорит неправду. Это было так на него непохоже. Я никак не могла его удержать, поэтому, приняв устриц, поднялась в комнату сказать об этом отцу, тот великодушно сказал: „Скажи, я велю ему зайти”.
Я быстро вернулась в прихожую. Исао уже выбежал. Я бросилась за ним на улицу. Мне обязательно нужно было выяснить, в чем дело.