Я шагаю, опустив голову, с ранцем на плечах, и смотрю, как в чистых дождевых лужах по краям дороги отражаются светлые шелковые деревья, и это отражение в случайном зеркале ярче действительности. Вот лежат, обрамленные темной землей, кусок неба, деревья, глубь, чистота, и меня вдруг охватывает трепет. Впервые за долгое время я вновь чувствую: что-то красиво, вот это отражение в дождевой луже попросту красиво, красиво и чисто. Радостно бьется сердце, на мгновенье я освобождаюсь от всего и ощущаю впервые: мир; вижу: мир; чувствую всеми фибрами души: мир! Уходит гнет, крепко державший нас в своих тисках; взлетает неведомое, новое, чайка, белая чайка, мир, трепетный горизонт, трепетное ожидание, первый взгляд, предчувствие, надежда, набухающее, грядущее: мир!
Я вздрагиваю и оглядываюсь; там, позади, на носилках, лежат мои товарищи и все еще взывают к нам. Настал мир, а они все равно должны умереть. Но я дрожу от радости и не стыжусь этого. Странно, странно...
Быть может, только потому вновь и вновь возникают войны, что один никогда не может до конца почувствовать, как страдает другой.
2
Вечером мы сидим в саду какой-то пивной. Командир нашей роты, обер-лейтенант Хеель, выходит из фабричной конторы и собирает нас. Есть приказ об избрании уполномоченных от солдат. Мы поражены. Никогда ничего подобного не бывало.
В саду появляется Макс Вайль. Он размахивает газетой и кричит:
— В Берлине революция!
Хеель оборачивается.
— Вздор, — говорит он резко. — В Берлине попросту беспорядки.
Но Вайль, оказывается, не договорил:
— Кайзер бежал в Голландию.
Мы смотрим на него во все глаза. Вайль несомненно спятил. Хеель багровеет и кричит:
— Врешь, негодяй!
Вайль протягивает газету. Хеель комкает ее и с бешенством смотрит на Вайля. Он ненавидит его, потому что Вайль еврей и потому что он уравновешенный человек, который вечно сидит где-нибудь, склонившись над книгой, Хеель же — лихой рубака.
— Вздор, вздор, вздор! — шипит он, уставившись на Вайля так, словно хочет проглотить его.
Макс расстегивает куртку и вытаскивает из нагрудного кармана вторую газетку — экстренный выпуск. Хеель взглядывает на нее, вырывает из рук Вайля, рвет на мелкие кусочки и уходит в дом. Вайль подбирает обрывки, составляет их и читает нам последние новости. Мы сидим как ошалелые. Никто ничего не понимает.
— Он будто бы хотел избежать гражданской войны, — говорит Вайль.
— Ерунда! — восклицает Козоле. — Посмели бы мы раньше даже произнести такое. Эх, черт! За кого только кровь проливали?!
— Юпп, ущипни меня; может, мне все это снится, — покачивая головой, говорит Бетке. Юпп констатирует, что Бетке бодрствует.
— Значит, — продолжает Бетке, — это правда. И все-таки я ничего не понимаю. Сделал бы кто-нибудь из нас такое, его сразу поставили бы к стенке.