Не задев девушки, пуля чиркнула о гранитный валун. Человек поднялся на ноги. Это был Джем, но он ее не узнал.
Он выстрелил снова, и на сей раз пуля просвистела у нее над ухом. Она почувствовала запах раскаленного металла.
Гончие метались среди папоротника. Одна из них прыгнула на выступ скалы прямо под Мэри и начала обнюхивать камень. Тут Джем прицелился куда-то выше нее и еще раз нажал на курок. Она увидела высокую черную фигуру Фрэнсиса Дейви, четко вырисовывающуюся на фоне неба. Он стоял на широкой, похожей на алтарь плите, высоко над ее головой. На мгновение он застыл, словно статуя, только ветер трепал его волосы. Потом он широко раскинул руки, как будто собираясь взлететь, и вдруг обмяк и упал с гранитной вершины на каменистую осыпь, в разросшийся сырой вереск.
18
Был холодный ясный январский день. Рытвины и впадины на дороге, обычно заполненные грязью с водой, взялись тонким слоем льда; колея покрылась изморозью.
Мороз наложил свою белую лапу и на болота. Они простирались до самого горизонта, грязно-блеклые на фоне чистого голубого неба. Земля затвердела, и низкая замерзшая трава похрустывала под ногами, как галька. На ее родине, на юге, в краю густых аллей, живых изгородей и уютных тропинок, в это время солнце пригревало и напоминало о близкой весне. Здесь же воздух был колючим, пощипывал щеки. От холода все вокруг выглядело суровым и неприветливым.
Мэри одиноко шагала по болоту Дюжины Молодцов. Ветер дул в лицо.
Взглянув на Килмар, она с удивлением подумала, что он вдруг утратил свой грозный вид и казался теперь всего лишь черным скалистым холмом. Вероятно, прежде волнение и тревога мешали ей оценить своеобразную красоту этих мест.
В ее сознании пустоши странным образом были неразрывно связаны со страхом перед дядей и ненавистью к нему и к "Ямайке". Пустошь и сейчас оставалась суровой, а холмы неприветливыми, но они уже не представлялись ей зловещими.
Она безбоязненно шагала по ним, равнодушно поглядывая по сторонам.
Теперь она была вольна отправиться, куда пожелает, и ее мысли обратились к Хелфорду, к зеленым долинам юга. Неизъяснимая, щемящая душу тоска по родному дому и знакомым приветливым лицам охватила девушку.
В их краях у моря брала начало широкая река, и его воды плескались о тенистый берег. С грустью вспоминала Мэри запахи и звуки, которые окружали ее с детства. Журчание ручейков, разбегающихся в стороны от реки, как своенравные дети, и терявшихся среди деревьев.
Летом леса там давали приют усталому путнику. Шелест листвы ласкал слух. И даже зимой можно было найти пристанище под обнаженными ветвями деревьев. Она соскучилась по порхающим среди деревьев птицам, милым ее сердцу звукам фермы: кудахтанью кур, задорному крику петуха и суетливому звонкому гоготанью гусей. Ей захотелось ощутить терпкий и теплый запах навоза в стойлах и почувствовать на руках горячее дыхание коров, услышать их тяжелую поступь во дворе и поскрипывание колодца. Она мечтала постоять, прислонившись к воротам, поглядеть на деревенскую улицу, пожелать доброй ночи шедшей мимо подружке, увидеть голубой дымок, вьющийся над печными трубами, услышать знакомые голоса, чуть грубоватые, но радующие слух, и смех из окон. Ей так хотелось снова жить и работать на ферме – вставать рано поутру, набирать воду из колодца, возиться в своем небольшом птичнике, работать до седьмого пота, находя в этом радость, утешение и лекарство от тоски; принимать каждый день как благодать; ждать урожая как дара. Там она могла вновь обрести душевный покой и радость жизни. Ведь корни ее в Хелфорде, там жили ее предки. Она должна вернуться туда. На той земле она взросла и, когда умрет, то снова станет ее частицей.
Стоило ли предаваться тоске и одиночеству, когда ее ждут дела и поважнее. Трудовому человеку было не до грустных раздумий: после целого дня работы и сон крепче. Она приняла решение, и избранный ею путь представлялся правильным и достойным. Больше она не станет мешкать. И так всю неделю бездельничала, поддавшись слабости и нерешительности. За вечерней трапезой она сообщит о своем решении Бассетам. Они были добры к ней, чрезмерно пеклись о ней, строили планы относительно ее будущего. Уговаривали и упрашивали остаться у них, хотя бы на зиму. И дабы она не чувствовала, что в тягость им, с большим так-том предлагали взять ее к себе в услужение – в любом качестве – ухаживать за детьми или быть компаньонкой самой миссис Бассет.
Она выслушивала эти разговоры с покорностью, но без всякого интереса, никак на них не реагируя, и только многократно с подчеркнутой вежливостью благодарила за все сделанное для нее.
Сквайр со свойственной ему грубоватой простодушностью подтрунивал над ней за обедом, пытаясь разговорить ее.
– Ну же, Мэри, улыбки и благодарности – дело хорошее, но надо принять решение. Вы слишком молоды, чтобы жить одной. И, видите ли, скажу вам прямо, слишком хороши собой. Здесь, в Норт-Хилле, у вас есть дом, знайте это. Моя жена тоже очень просит вас остаться у нас. Тут много дел, знаете ли, очень много. Нужно и цветы нарезать для дома, и письма написать, и за детьми присмотреть. В общем, работа для вас найдется, даю слово.
А в библиотеке миссис Бассет, по-дружески положив руку на колено Мэри, говорила примерно то же самое:
– Нам очень приятно, что вы живете у нас. Почему бы вам не побыть у нас подольше? Дети обожают вас. Генри даже сказал вчера, что готов дать вам свою лошадь, как только вы пожелаете. А это, поверьте, многого стоит. У нас вам будет хорошо – никаких забот и неприятностей. И мне вы составите компанию в отсутствие мистера Бассета. Вы по-прежнему тоскуете по вашему дому в Хелфорде?
Тут Мэри улыбнулась и снова поблагодарила хозяйку, но не смогла выразить словами, как дорого ей все, что связано с Хелфордом.