Она села на кровать, прислонившись спиной к стенке, и шарик поплыл вверх и замер в углу.
Я предложил Хесте сигарету, но сам не сел — я расхаживал по комнате. Казалось странным, что она здесь. Из-за нее все тут выглядело иначе. Я знал, что, когда она уйдет, все будет другим. Я был неловким и робким, как будто мы были не мы, — неожиданно растерялся и не знал, о чем говорить.
— Интересно, как долго будет идти дождь, — наконец нашелся я.
— Не знаю, — ответила она.
Мы были похожи на двух незнакомцев, ожидающих своей очереди в приемной у дантиста. Казалось, сейчас она начнет листать журнал. Я тоже уселся на кровать и принялся болтать ногами, что-то насвистывая. Сигареты были для нас хоть каким-то занятием.
Мы долго молчали. Потом я сказал:
— Сегодня утром я видел министра Бриана.
— Правда?
Я повернулся и взглянул на нее, и больше не мог быть чопорным, так что обнял ее, и она улыбнулась, и мы уже не были чужими и смущенными — мы снова стали собой.
— О, дорогая, я так тебя люблю! — воскликнул я, и она сжала меня в объятиях, а я целовал ее глаза, рот, и она прижалась ко мне, и мы вместе легли на кровать.
— Хеста, дорогая, Хеста, — сказал я, и она спросила:
— Да?
— Нельзя ли мне тебя любить?
— Ты же меня любишь, — удивилась она.
— Нет, — ответил я, — я имею в виду — по-настоящему.
— О, Дик, зачем?
— Потому что мне так ужасно этого хочется. Я больше не могу так продолжать, любимая, это невозможно — я должен.
— Нет, Дик.
— Да, дорогая, да. Позволь мне, скажи, что ты позволяешь.
— Я не хочу.