Ошибка Пустыни

Чигиш молча протянул ей сосуд и даже не стал считать глотки. Она с трудом оттерла с лица присохшую змеиную кровь:

– Спасибо, Чигиш.

Он кивнул, не глядя на нее. Лала повернулась к своему рыжему дрому и приказала жестом лечь. Но зверь всхрапнул и отскочил в сторону. Он заскулил, как собака, и посеменил за караваном, оглядываясь, будто Лала его хочет съесть. Зато старый друг, облачный дром погибшего Ушаша, с готовностью сложился перед ней. Чигиш закричал вслед удаляющемуся каравану. Белая госпожа притормозила, но потом махнула рукой и больше не оглядывалась на Лалу.

А вечером их путь завершился. Сначала Лала увидела высоченные деревья, которых не было ни в ее стране, ни в Шулае. Голый тонкий ствол венчался богатой листвой и выглядел на ветру как могучее зеленое знамя. Под деревьями виднелись такие же белые купола, как в Шулае, один огромный и несколько поменьше. Подъехав ближе, она разглядела идеально круглое озеро, в ряби которого ничего не отражалось. На зеленом берегу топтались белые безрогие козы, точно такие же, как были в замке Фурд. Лала обрадовалась им, как родным. Все наладится. Ростер мертв, змей она больше не боится и теперь находится среди своих.

Глава пятая

Новая жизнь Лалы среди ашайнов, как называли себя пустынники, причудливо переплелась со старой: та же работа на скотном дворе, та же неприветливость со стороны окружающих. Первое время ей было трудно, но не тоскливо. Она, как измученный жаждой путник, набросилась на новые знания. Язык давался ей легко, хотя от акцента избавиться не получалось. Служанки, с которыми Лала делила большую комнату, сначала сторонились ее и не вступали в разговоры, но со временем привыкли и даже обращались с мелкими просьбами. А еще ее научили плести косы, положенные для людей ее сословия. О происшествии со змеей никто не вспоминал. Позднее Лала узнала, что госпожа запретила говорить об этом под страхом наказания.

Наказывали слуг просто, без фантазии, которую наблюдала Лала в замке Фурд. Провинившиеся не имели права пить несколько дней, но получали сладкие сушеные фрукты. Лале стало смешно, когда она первый раз увидела такое наказание. Но когда через четверо суток почерневшая, еле живая служанка с безумными глазами откусила край глиняной чашки с водой, Лала решила не испытывать судьбу. Кто знает, как она перенесет подобное, ведь местные с детства привыкают жить в подобных условиях.

Ашайны очень спокойно относились к еде. Даже благородные ели просто: козий сыр, темно-оранжевые слоеные лепешки из местного злака, разнообразные сушеные фрукты, густой пряный суп на козьем молоке и масло юги. Это масло восхитило Лалу. Слугам оно не полагалось, но иногда на скотном дворе ей доставался огрызок лепешки с этим маслом. Ярко-желтое, похожее на то, что делают из коровьего молока, но полупрозрачное, оно имело удивительный вкус: остро-сладкий, с неизвестным Лале пряным послевкусием. Запах масла, казалось, проникал даже через кожу. Кроме приятного вкуса оно имело особое свойство – дарило радость, бодрость и ощущение могущества, но переев его, можно было пострадать от излишней самоуверенности. Лала слышала байку, как один молодой господин из отдаленных земель дорвался до масла юги, объелся его и собрал отряд, чтобы сместить кого-то из Совета Шулая. Все обошлось показательным судом и долгоживущими насмешками, но после этого случая сбор сока юги стал жестко контролироваться.

Лале не терпелось больше узнать про госпожу, но прислуга совершенно не сплетничала о хозяевах. Вообще. Даже полностью овладев несложным разговорным языком ашайнов, Лала не могла склонить своих соседок по комнате к откровенности. Ей удалось только выяснить, что госпожу зовут Ишиндалла, но никто к ней не обращается по имени. Ушаш был младшим братом Ишиндаллы. Поговаривали, где-то в недрах большого купола живет их старая мать, но ее скотницы никогда не видели. В господском доме свои слуги, они почти никогда не выходят на скотный двор и презирают грязных работников. У них даже язык другой. И все они колдуны, потому что умеют складывать бессмысленные линии на бумаге в слова. На этом месте Лала притворилась, что ее одолело праведное негодование, и похвалила себя, что не спрашивала про возможность научиться читать.

А еще Лала так и не решилась узнать у служанок, нормально ли это для детей Пустыни – видеть звуки. Воска в хозяйстве не было, и она сделала себе заглушку для уха из теста. Правда, ее приходилось время от времени менять, потому что она засыхала, твердела и пропускала звуки.

Потеряв счет дням, Лала начала скучать. Одни и те же скупые разговоры, одни и те же козы и дромы, одна и та же красивая недобрая пустыня. Вина скотникам не полагалось, и они, чтобы расслабиться и забыться, жевали умдру – шарики, похожие на синий горох. Умдру делали из сушеных листьев ташута, помета дромов и пепла. Во время жевания образовывалась кислая синяя слюна, и ее было слишком много, приходилось иногда сплевывать. Лала только единожды попробовала и решила, что лучше вовсе не расслабляться, чем так.

Она не раз пыталась узнать, когда ее долг семье Ушаша будет считаться выплаченным. Но Римиш, неразговорчивый пожилой ашайн, управлявший служанками скотного двора, смотрел на Лалу свысока и не собирался ей помогать. Бесстрастно сообщив, что не имеет никаких указаний по поводу ее будущего, он пообещал выполнить новое распоряжение госпожи, если оно случится. Лала пыталась найти Чигиша, но и тот как в песок провалился. Тупая безнадежность наползала на нее, как жирная ленивая гусеница, которой уже плевать, станет ли она бабочкой.

А потом со двора сбежал козленок, обнаруживший щель в загоне. Лала кинулась за ним в сторону большого купола и, уже схватив беглеца, потеряла равновесие и упала. Отплевываясь от песка и уворачиваясь от острых козлиных копыт, она вдруг увидела стройную фигуру в белом плаще, отъезжающую от купола на дроме.

– Госпожа Ишиндалла! Постойте! Мне нужно с вами поговорить!

Ишиндалла так удивилась, что даже на мгновение утратила высокомерное выражение красивого лица. И пока она соображала, Лала выкрикивала вопросы:

– Когда я отработаю долг? Можно мне вернуться в порт, чтобы найти семью? Прошу вас, я не рабыня, я знаю и умею намного больше, чем уход за скотиной! Мне нужна помощь! Я ведь ни в чем не виновата перед вами, только тем, что вернула дрома вашего брата! Что мне…

Закончить ей не дали. Двое охранников метнулись к ней и поволокли на скотный двор, а Ишиндалла направила дрома прочь. Охранники ничего ей не сказали, просто бросили рядом с притихшими козами и вытаращившимися служанками, неразборчиво дали указания подоспевшему Римишу и рысцой побежали обратно.

– Напейся воды впрок, негодная! Завтра у тебя сухой день, – скривившись, провозгласил Римиш. – А теперь за работу!

Сухой день Лала перенесла легко благодаря своей злости и внезапно созревшему решению: бежать. Никто ее не отпустит и ничем не поможет. Ишиндалле плевать на нее с высоты большого купола. Или, того хуже, сестра мстит за брата. В таком случае Лале никогда не выбраться из Небесного Ока – так поэтично назывался оазис.

В Пустыне почти не ощущалась привычная карусель лет и зим, поэтому Лала вела счет времени по приплоду скотины и сбору урожая юги. С момента окота до рождения следующих козлят проходил год с небольшим, а вот малыши-дромы появлялись раз в два года. За время невольной службы Лала поняла, почему дромы для ашайнов важнее всего. Эти звери безошибочно ориентируются в песках. Даже раненые, голодные, ослепшие, они на последних каплях жизненной силы доходят до мест с водой. Не было случая, чтоб дром заблудился. А если дром привязан к хозяину, то вывезет его из любой неприятности. Такой дром у Лалы был. Осталось запастись едой, водой и хоть каким-то оружием.