Беседы о третьем элементе

Современная наука обосновывает возможность достижения истины верой в детерминизм. Он провозглашает, что между событиями нашей реальности существует причинно-следственная связь, и, в соответствии с законами природы, одинаковое причинное событие при одинаковых условиях всегда приводит к одинаковым следствиям. Таким образом, зная законы и начальное состояние системы, можно предсказать любое из ее последующих или предыдущих состояний. Научная истина подтверждается способностью предсказывать цепочку событий в наблюдаемой реальности и создавать рабочие технологии.

Мы коснемся естественных наук гораздо серьезнее, когда приступим к изучению информационных процессов в физике.

Математика относится к наукам, но стоит особняком. В ней истинность любого высказывания обоснована соответствием аксиомам и выводится из них с помощью логического доказательства. Аксиомы — это изначально принятые первичные высказывания, признанные истинными. Они недоказуемы, но подтверждаются нашим опытом и здравым смыслом. К примеру, одно яблоко плюс еще одно яблоко всегда дают в результате два яблока, по-другому не бывает.

Математика, как и любая наука, начиналась с технологий. Но необходимость в ней возникла на более высокой стадии развития социума, в государствах. Первые артефакты искусства счета мы находим в Вавилоне и Египетских царствах, в сответствии с задачами, стоявшими перед царскими чиновниками. Последние, в больших государствах, имели дело с такими задачами, как «распределение заработной платы между известным числом рабочих, вычисление количества зерна, необходимого для такого-то количества хлеба или пива, вычисление поверхностей и объемов, перевод количеств из одних мер в другие и т. п.»[5]

«Я хочу объяснить тебе, что это такое, когда ты говоришь: "я писец, дающий приказы армии". Тебе поручено выкопать озеро. Ты приходишь ко мне, спрашиваешь о запасах для солдат и говоришь: "Сосчитай мне это". Ты оставляешь свою работу, и на мои плечи сваливается задача — учить тебя, как ее надо выполнить. Я ставлю тебя в тупик, когда приношу тебе повеление от твоего господина, тебе — его царскому писцу… мудрому писцу, поставленному во главе этого войска. Должно сделать насыпь для подъема в 730 локтей длины и 55 локтей ширины; она состоит из 120 отдельных ящиков и покрывается перекладинами и тростником. На верхнем конце она имеет высоту 60 локтей, а в середине 30 локтей; уклон ее — дважды по 15 локтей, а настил 5 локтей. Спрашивают у военачальников, сколько понадобится кирпичей, и у всех писцов, и ни один ничего не знает. Все они надеются на тебя и говорят: "Ты искусный писец, мой друг, сосчитай это для нас поскорей. Смотри, Имя твое славится! Сколько же надо для этого кирпичей?"»

(Папирус Анастаси № 1, там же)

Для таких задач необходимо уметь не только прибавлять и отнимать, но и умножать и делить. Египетский счет был сравнительно примитивен. Умножение рассматривалось как специфическая форма прибавления. А в делении, операции с дробями были не универсальны. Вначале они ограничивались областью «натуральных» дробей (1/2, 1/3, 2/3, 1/4, 3/4, 1/6 и 1/8). В дальнейшем египтяне добавили дроби для деления на более мелкие части, но при условии, что в числителе будет единица. Уровень египетской математики отсекает возможность того, что там в известные нам периоды трех царств существовала гипотетическая сверхцивилизация. Таковой, если она не умеет оперировать с дробью (2/9), быть просто не может. Если какая-то суперцивилизация и была, то — до потопа, и теоретические знания древних до египетских царств не дошли.

Возможность совершать вычисления с дробями была, по-видимому, максимальным достижением египетской математики. В самых наивысших проявлениях египетский счет оставался набором техник выполнения четырех математических действий, застывших наподобие насекомых в янтаре тысячелетий. Греки, переняв эстафету, для начала, довели счет до полной универсальности и подвели под него теоретические обоснования. А затем Ахиллес играючи обогнал черепаху.

«…два другие раздела теоретической философии скорее можно назвать как бы гаданием, а не научным познанием; теологическую — потому что она трактует о вещах не видимых и не могущих быть воспринятыми, физическую же — вследствие неустойчивости и неясности материальных форм; вследствие этого нельзя даже надеяться, что относительно этих предметов можно будет добиться согласия между философами. Одна только математическая часть, если подходить серьезно к ее исследованию, доставляет занимающимся ею прочное и надежное знание, ибо она дает доказательства, идя двумя путями, с которых невозможно сбиться: арифметическим и геометрическим».[6]

То, что в математике исправно работает логика, делает ее особой, совершенно не похожей на другие науки.

Философия задала первые вопросы о сущности мира, в котором мы находимся и живем. Она пытается с помощью ума и логики ответить на вопросы о том, кто мы и где мы оказались, что есть наш мир, каковы его первоэлементы и движущие начала.

Философия занимается вопросами, которые ученые обходят из-за их практической бесполезности и невозможности достичь достоверности. Наука древних началась с освоения технологий. Если мастер счел нас достойными получить тайное знание о том, как правильно обтесать наконечник для копья, то нам дозволено задать вопрос, какой камень использовать и как его опознать. Это легитимно. Но если задать мастеру вопрос, откуда возникли камни, то можно получить в лоб. И поделом.

Технология каменного наконечника — это завершенная система научных знаний. А именно — следующих: об имеющихся видах камней (кремне, базальте, граните, обсидиане); о тех из них, какие использовать можно и какие нельзя; о силе и наклоне обрабатывающего удара. Теория наконечника также включает в себя знания о форме, которую необходимо придать наконечнику, чтобы он подошел к древку копья и его можно было бы легко вонзить в тело, а также — о способах креплении наконечника к древку. Эти знания составляют границы теории, и та в них полна, и мастер обладает исчерпывающей информацией и мудростью.

Помимо того, что вопрос о происхождении камней совершенно бесполезен в имеющемся у нас контексте, он заново открывает систему знаний и лишает ее завершенности. Этот вопрос настолько неполон и открыт, что может завести куда угодно и к чему угодно привести. Вместо того, чтобы искать источник отборного оружейного кремния, мы начнем чесать затылок, размышляя о камнях вообще, и это не доведет до добра.

Дальнейшая судьба вопроса будет зависеть от специфики человеческого сообщества, где произошел инцидент. Если вождь авторитарен, практичен и не терпит пустых разговоров, на тему будет наложено табу, а того, кто попробует продолжить умничать, съедят. Затем сам собой, из ниоткуда, возникнет новый миф о древнем великане, который решил подняться на небо, но свалился и расшибся, а тело его превратилось в камни. На этом тема будет закрыта.

Тяжелый каменный топор является крайне эффективным способом обоснования истины, но страдает одним недостатком. Если это орудие переходит из рук в руки, меняется и сама истина, а неизменным инвариантом остается только инструмент ее обоснования, то есть сам каменный топор. Но если инцидент произойдет в открытом сообществе с зачатками демократии и некоторой степенью личной свободы, то мы получим в результате философское учение. Оно будет утверждать, к примеру, следующее: все, что есть в мире, произошло из камня. Философия обычно представляет собой открытую систему знаний, и в этом есть свои странные преимущества.

С появлением философии в науке стало дозволено задавать глупые вопросы, и оказалось, что этим первая обогащает вторую и двигает ее вперед в неизведанное. К примеру, интерес к бесполезным камням может привести к тому, что кто-то притащит в пещеру кусок красного железняка, тот попадет в раскаленные угли костра, и мы получим железо. В результате самым неожиданным образом мы станем обладателями технологии изготовления железных мечей, которая на краткий божественный миг неожиданно подарит нам силу и могущество.

Первые философские мысли мы находим, в виде вкраплений, в древних мифах и религиях. Преимущественно в той их части, где они касаются причины происхождения и устройства мира. Мифология обычно имеет форму откровения, дающего ответы на предполагаемые вопросы. Как и любое человеческое знание, мифы неполны. Это обычно компенсируется их священностью и ритуалами, по сути сложившаяся система мифов — это религия. Но при ослаблении сакральности получившая свободу мысль порождает вопросы. При попытке ответить на них возникает философия. Условия для ее появления могут создаться в двух случаях. Либо при попадании мифов в иную культуру, где они лишаются своей сакральности, либо при естественном ослаблении последней с течением времени и притоком новых знаний.

Евреи, выведенные Моисеем из рабства, полностью и безоговорочно приняли культ большого сакрального Отца, владыки реальности. Писание хранит эхо эпической борьбы недовольных, крушивших скрижали и уходивших в свободную степь, но прошло несколько столетий, и время затерло кровавые подробности. Потомки тех евреев уже приходили в ужас, если кто-то пытался усомниться в истинности мифов о Моисее и его Боге.

Грека не смутили бы то, что Моисей разговаривал с горящим, но не сгорающим кустом: если живущему там духу захотелось развлечься и поболтать с Моисеем, что в этом необычного? Но он критически воспринял бы рассказы куста о своем могуществе. Ведь фокусы с горящими деревьями, со змеями, лягушками и облачными столпами вполне по силе обычному Демону пустыни. Наш современник насторожился бы, как только услышал про говорящий куст, потому что сегодня это, по большей части, явления из области психиатрии. Факты обычно никто не оспаривает, но их интерпретация с течением времени может измениться самым неожиданным образом и завести куда угодно.

Античная философия зародилась в VI–VII веках до новой эры на берегах Понта. По-видимому, в происхождении античной греческой философии сработали оба варианта. Греки имели относительно свободный доступ к легендам, мифам и тайным знаниям Шумера, Египта и Финикии, но не восприняли их священности. Размышления и попытки свободно трактовать древние мифы привели к возникновению первых философских учений.